Ей явно хотелось никак не называть Марка.
Дрожь, бившая Пирру, поутихла, она сказала обиженно, просительным тоном, словно надеясь всех растрогать:
— И они хотели, чтобы я убила, чтобы… они думали, я могу убить, но, конечно же, я не могла и не стала бы. — Она посмотрела на них, округлив глаза, изображая притворную мольбу. — Тогда… они просто попросили меня подождать, принесли одну штучку, чтобы я взяла ее с собой, вот и все, больше я ничего не делала.
— Какую штучку? — хрипло спросила Зи-е, и Пирра снова зарыдала, голова у нее затряслась; Уна почти зримо увидела, что это могло быть, но у нее не хватило силы воли признаться в этом себе, пока не заговорила Айрис, — услышав ее, она сжалась еще больше.
— Штучку, которую надо было прицепить к нему или его рюкзаку, чтобы они могли видеть, куда он идет, — скучно сказала Айрис. — Жучок. Они сказали сделать это сегодня утром. — Она посмотрела на всех снизу вверх и, пытаясь улыбнуться, добавила со своими интонациями заботливой наседки: — Так что вот так! Чего теперь спорить!
Энергия горячим бессмысленным ключом клокотала в Лал: она увидела, как, вместо того чтобы украсть у отца деньги, входит в его комнату и говорит: «Помоги мне, Марк хочет убежать из колонии», — и это казалось таким вероятным, виделось так ясно, словно все еще можно было поправить. Крупные слезы беззвучно текли из ее глаз. Она отпустила Уну и закрыла лицо руками, потому что теперь боялась Уны, всякого, кто мог бы верно оценить, что она наделала, но особенно Уны… и Сулиена.
А Уна закрыла глаза, ощутив тупую боль от уверенности, что наконец-то стоит на земле.
— Как давно это случилось? — громко спросила она.
— Я… я не знаю, — прошептала Лал.
— Но больше часа назад?
Было маловероятно, что убийцы стали бы ждать так долго, прежде чем перехватить его.
Уна кивнула, ей тоже показалось издевкой, что все в жизни может так быстро измениться, — еще так недавно они стояли рядом над белопенным потоком! Но у нее было чувство, что теперь все это — холодное, далекое, невозможное. Поэтому она не подумала: «если бы я только сделала это»; напротив, ей захотелось устранить себя из памяти, подменить себя кем-то, кто покачал бы головой, когда Марк сказал: «Хочешь, чтобы я ушел?» — и поцеловал бы его как следует или, по крайней мере, сказал бы что-нибудь напоследок.
Ей едва ли не показалось, что вместо этого ей надо было повиснуть на нем, не боясь, что это показное, просто всем своим весом потянуть его вниз, как тогда, во время ночной драки.
Кожу Уны больно покалывало в тех местах, где он касался ее.
Зи-е подняла Пирру на ноги с таким мрачным и недобрым выражением на покрытом шрамами лице, что Айрис протестующе вскрикнула, а Пирра, охваченная зловещим предчувствием, застыла и только негромко, запинаясь, пробормотала:
— Что вы со мной сделаете?
— Я скажу тебе — только потому, что у тебя ребенок, — медленно произнесла Зи-е, — иначе я бы и секунды на тебя не потратила. Сама у себя спроси — оставили бы они тебя в живых, если ты столько знаешь?
Сказав это, она оттолкнула Пирру и выпалила ей в лицо:
— А теперь убирайся куда глаза глядят, только смотри — держись от меня подальше.
Она повернулась к ней спиной, оставив Пирру стоять на месте, дрожащую, онемевшую.
— Это не они, — из последних сил выдохнула Лал. — Они сами не понимали, что творят, а я… Я могла бы запросто остановить его. Ох, Уна, прости, мне так жаль.
Уна исподлобья поглядела на нее.
— Откуда ты могла знать, — сказала Зи-е.
Но Лал сама не могла простить себе этого и в отчаянии покачала головой. Оправданий она не искала.
— Теперь не важно, — пробормотала она. — Я слишком хорошо понимала, что не следует этого делать.
Ей припомнилась вся та правда, которую она сказала Марку: это именно то, что они от тебя хотят, теперь сделать это будет проще простого, есть вещи поважнее того, что ты чувствуешь, — почему же она так, вдруг от всего этого отступилась? Только потому, что все это казалось правильным, а обосновать свою правоту она не могла.
Тогда Уна сказала ей высоким усталым голосом, но сознательно, напрямую, без передышки:
— Он решал. Не ты. А для него это было правильно. Но для нас правильно попытаться вернуть его…
Она запнулась, услышав, как прошедшее время неумолимо нагоняет Марка; однако не сказала «он был». Пристально глядя на Лал, она потянула ее за руку, вызвав вспышку безрассудной, не поддающейся объяснению надежды.
— Нет, мы еще пока ничего не знаем. Надо искать. Давай, мы еще можем попробовать.
У Тазия был маленький переносной экран, на котором яркая точка — Марк Новий — снова устремилась на юг, словно чувствуя их приближение.
Как правило, Тазий никогда не испытывал желания кого-то убить, с него было достаточно ощущения, что он способен сделать это, сознания, что методичные убийства уже изменили его настолько, насколько это вообще возможно; в них не было для него абсолютно ничего нового. Но это было какое-то особенное: на сей раз, даже понимая, что речь идет всего лишь об уничтожении юноши — почти ребенка, которого он и в глаза не видел и который не причинил ему никакого вреда, — он жаждал крови. Убить быстро, со знанием дела, как он запланировал. Он хотел доказать, что на самом деле искуснее и лучше, чем двое шедших с ним, Энний и Рамио, что он по праву был выбран главным. Его даже слегка пугала разыгравшаяся в нем кровожадность, то, как ему хотелось стереть с лица земли ту девчонку и того странного молодого человека, наказать их, хотя они и не имели никакого отношения к полученному заданию.
Он не мог от этого отделаться и так и кипел от гнева из-за того, чем ему приходилось заниматься сейчас: следить за точкой на экране, это любой дурак может. Энний и Рамио тоже приводили его в ярость — так невысоко он их ставил. Он видел, что они слишком распущенные, слишком много болтают, ему казалось, что они попусту тратят время на глупое бахвальство своей храбростью. (Ему не пришло в голову, что он не обращал на это внимания, пока колкости не посыпались в его адрес.)
Хоть стрелять-то они толком умели? Тут уж он хватал через край — конечно, им полагалось быть хорошими стрелками, несомненно. Оба — бывшие преторианцы и бывшие военные, как и он сам, или, по крайней мере, так он рассудил про себя, не спрашивая у них. Наверняка не промахнутся. Что его вряд ли удивит — это если сначала они заденут мальчишке плечо, прежде чем всадить пулю ему в голову. Положим, на конечный результат это не влияет, но Тазий всерьез воспринял указание о том, что мальчишка должен по возможности меньше мучаться, и продолжал воспринимать всерьез, несмотря на тревожно разгоравшееся в нем желание поскорее прикончить его. Уж если ему не достанется роль стрелка, то лучше бы он присоединился к какой-нибудь другой группе — об этом он тоже жалел.