Уна последовала за Дамой в маленький донжон, или храм, кровлю которого поддерживала миниатюрная колоннада поднимавшихся с пола сталагмитов; стены были покрыты еще более густым слоем запекшейся крови с темными отпечатками растопыренных пятерней, видневшимися по всей каменной поверхности; в сводчатой нише, где могло бы стоять изваяние бога домашнего очага, появился выступивший из черной тьмы беспалый отпечаток узкой женской ладони.
— Что же тебе здесь нравится? — спросила Уна.
— Нравится? — Дама был поражен, ему и в голову не приходило, что это место может нравиться, только что оно было важным и его стоило осмотреть. — Не знаю. Мне кажется… если ты увидел это, то сможешь понять… сможешь понять, что…
Дама не то чтобы лишился дара речи, но то, что он чувствовал, не укладывалось в слова; чувства, смысл приходилось втискивать в них. Наконец он сказал:
— …просто таковы люди. И такими они были всегда.
Свет фонаря, который держала Уна, упал ему на глаза, так что зрачки вздрогнули и сузились, превратясь в черные точки, окруженные как никогда ярко и чисто блестевшей бирюзой. Тени странным образом заострили возбужденные черты его лица, сделали их отчетливее, чем при солнечном свете, — красивыми и совсем не детскими.
— Для тебя все по-другому, и так или иначе ты сама должна была всегда это знать, — сказал Дама.
А может, она и вправду всегда это знала?
— Было бы проще не знать, — нерешительно улыбнулась Уна.
— Проще, но не лучше, потому что, как только ты понимаешь это, и говоришь, ладно, так уж обстоят дела… тогда ты… не то что чувствуешь себя в безопасности, физической безопасности… но можешь делать дело. Которое другим не под силу. Скажем, ты. Ты спасла Сулиена. Сделала невозможное. И провела того человека.
— Мы оба сделали это. Я была уверена, что он увидит… — Уна в нерешительности замолчала, но закончила: — Ты не дал ему увидеть, что у тебя искалечены руки.
— Ладно, оба, потому что знали. Если ты захочешь, то можешь преодолеть любое препятствие. Даже себя. Ты многое можешь сделать, если начнешь с этого. — Дама помолчал и сказал решительно: — Почему ты поехала?
Слова Дамы взволновали Уну, она понимала их скрытый смысл, но все же еле заметно испуганно вздрогнула, словно предчувствуя недоброе.
— Ты знаешь. Либо тебя самого бы здесь не было.
— Я поехал потому, что обещал, — мгновенно откликнулся Дама.
— Тебя никто не заставлял.
— Я сказал, что помогу, потому что так хотел Делир, а я всем обязан ему. И потому, что поехала ты…
В тишине словно звякнул колокольчик или кто-то одиноко хлопнул в ладоши.
— Ты слышал, что сказали мы с Сулиеном, — ответила Уна, будто ничего такого не было. — Из-за всех таких же, как мы. Вот почему.
— Да, но этот Новий — не единственная наша надежда, такого человека вообще быть не может. Вернее, надежд так же много, как людей, которые готовы понять, что от них требуется, и в самом деле совершить это — что бы то ни было.
— Так или иначе, он наша главная надежда, — сказала Уна.
Дама кивнул, не столько соглашаясь, сколько допуская такую возможность, и, прежде чем ответить, отвел взгляд.
— И это единственное, почему ты хочешь помочь ему?
— Ох… — вздохнула Уна, чувствуя, что ее загоняют в угол. — Почему ты спрашиваешь? Ты же знаешь, как долго мы пробыли вместе, добираясь до Хольцарты. Конечно, я должна знать, что с ним все в порядке.
— Вы пробыли вместе не так уж и долго.
— Но изо дня в день, постоянно… сам знаешь, как это бывает. Потом кажется, что это долго.
— Ты что, хочешь сказать, что вы подружились?
И снова Уна вспомнила Волчий Шаг и Марка, так блестяще разыгравшего роль хозяина, и у нее предательски мелькнуло, нет, правда, как я могла? И она сказала:
— Не знаю.
— Но… ты не влюблена в него?
— Нет, — ответила Уна, быстро, как мигает глаз, когда в него летит мошка.
— Отлично, — так же быстро откликнулся Дама. Конечно, он хотел услышать от нее именно это, но почему-то чувствовал, что на этот ответ нельзя положиться, и потому добавил, словно чтобы заполнить паузу, словно вместо Уны и ради нее: — Иначе это ничем хорошим бы для тебя не обернулось, даже найди мы его и удостоверься, что он в порядке. Что бы он ни думал сейчас о своих чувствах к тебе, чем бы ты с ним была? В худшем случае — обузой, а в лучшем — чем-то, что он подобрал ради забавы, пустышкой, вещью. Разве его семья позволила бы тебе быть чем-то еще? А это не слишком-то отличается от того, чем ты была прежде.
Уна не ответила ни словом, ни жестом. И только теперь Дама понял, что лучше бы он ничего не говорил. Но ему не терпелось, чтобы она поняла, что он и в мыслях не имел оскорбить ее, как он мог? И все же, говоря о причиненном ей зле, он не мог не задеть и ее саму. Это заставило его поспешно перейти к другому, самому важному:
— Так что бы ты стала делать потом?
— Я не могу думать о том, что будет потом. Я должна думать о том, что происходит сейчас, — машинально ответила Уна.
— Нет, придется тебе подумать, — сказал Дама. Потом придвинулся к ней. — Возвращайся со мной. Помоги мне. То есть давай поможем друг другу. Сначала, возможно, в Хольцарту, но потом мы сможем поехать, куда захотим, туда, где будем нужны. Так будет правильно. Так суждено…
Он взял ее за плечо, сначала здоровой, относительно здоровой, рукой привлек к себе. Уне показалось, что гора налегла на нее всей своей тяжестью, это было даже не искушение, скорее демонстрация весомости, силы. Но где-то в самом центре клокотал очажок неуступчивого гнева, соприкасаясь с которым все плавилось, текло. Вздор, что она должна пассивно, безвольно стоять здесь, когда совсем не обязана.
Уна отвела его руки, аккуратно опустила по швам, посмотрела на Даму через разделявший их фут пустоты.
— Нет. Так не суждено.
— Ладно, — сказал Дама без всякого выражения. Они отодвинулись друг от друга. Прошло несколько секунд. Посмотрев на свои пронзенные, обезображенные шрамами запястья, Дама спросил: — Из-за этого?
— Если бы ты и правда думал, что из-за этого, то вообще не захотел бы иметь со мной дела.
— Тогда из-за Марка Новия?
— Ты не знаешь его. И не тебе о нем говорить! — вдруг вся вспыхнув, сказала Уна.
— Скажи, что из-за него.
— Да, — отрезала Уна, словно порывисто подписывая что-то, чего даже не читала.
— Ладно, — повторил Дама. Он отодвинулся от света, и лицо его скрылось во тьме. — Хорошо. Итак, — методично начал он. — Я сказал, что помогу тебе в Риме. Значит, помогу. Но когда я буду уверен, что дело сделано, я просто пойду… понимаешь? Не люблю слоняться без дела.