– Это мальчик, – хрипло говорит она. Однако в ее голосе нет никакой радости, а уголки губ по-прежнему опущены вниз.
– Мальчик? – с надеждой переспрашиваю я.
– Да, мальчик. Только он мертв. Мертвый мальчик.
Река Сена, Франция
Май, 1470 год
Матросы спускают паруса и размещают их на реях, чтобы подлатать. Королевскую кабину чистят и отмывают от крови Иззи и моей рвоты. Все говорят, что мы чудом остались живы в этом шторме, и обсуждают пережитый ими страх, когда увидели поднимающуюся из воды цепь на входе в порт Кале. Говорят, что только действия моего отца, бросившегося на штурвал, позволили развернуть корабль и что ни за что на свете не отправятся в подобное путешествие, только в случае крайней необходимости и только если за штурвалом будет отец. Они говорят, что он их спас. Но они больше никогда не возьмут женщину на борт, качают они головами. Тем более тех женщин, которых преследует ведьмин ветер. Они ликуют от того, что выжили, но все считают, что корабль был проклят из-за вступившей на его борт женщины и мертвого младенца. Они все верят в то, что корабль преследовал ведьмин ветер, вызванный королевой нам на страшную погибель. Где бы я ни появлялась на судне, все разговоры смолкали и повисала тишина. Они уверены, что раз ведьмин ветер преследовал нас, то он не оставит нас, пока не довершит свое черное дело. Во всех своих кошмарах они винят нас.
Из трюма были подняты наши сундуки, и мы наконец можем вымыться и одеться в чистое. У Изабеллы еще не остановилось кровотечение, но она встает и переодевается, хотя ее платья сидят на ней крайне странно. Нет больше горделиво выдававшегося вперед живота, и она просто выглядит расплывшейся и больной. Освященный поясок и знаки пилигримов распакованы для Иззи вместе с ее украшениями, и она складывает их в шкатулку, которую ставит в изножье нашей кровати, не проронив об этом ни слова. Между мной и ею возникла какая-то молчаливая неловкость. Произошло нечто настолько ужасное, что мы даже не знаем, как это назвать и как об этом говорить. Она вызывает отвращение и у меня, и у себя самой, но мы об этом не говорим. Мать укладывает мертвого ребенка в шкатулку и уносит, наверное, для того, чтобы кто-то его благословил и выбросил в море. Нам никто не говорит о том, что произошло с ним дальше, а мы и не спрашиваем. Я знаю, что из-за неопытности и неловкости я вывихнула младенцу ногу, но я не уверена в том, что это именно я убила его. Я не знаю, что думает об этом Иззи и что знает об этом мать. Мне никто ничего не говорит, и я сама никогда не заговорю об этом, страх и отвращение из-за пережитого поселились глубоко внутри меня, словно болезнь.
Она должна была находиться вдали ото всех, в изоляции, до тех пор, пока не примет обряд очищения роженицы. Мы все должны были находиться вместе с ней взаперти в своих комнатах, чтобы потом принять церковное очищение. Нет таких традиций, которые предписывали бы рождение мертвых детей во время ведьминого шторма посреди моря на борту корабля. У нас все пошло не так.
Когда каюту убирают, а постель заправляют чистым бельем, к Изабелле приходит Джордж. Иззи отдыхает на кровати, и он наклоняется, чтобы поцеловать ее бледный лоб и улыбается мне.
– Прими мои соболезнования о твоей утрате, – говорит он.
– О нашей утрате, – поправляет она его, едва на него взглянув. – Это был мальчик.
Его красивое лицо остается безучастным. Наверное, мать ему уже об этом сказала.
– Будут еще дети, – говорит он, и это больше похоже на угрозу, чем на утешение. Он идет к выходу из каюты так, словно не может находиться здесь ни секундой дольше. Мне начинает казаться, что он чувствует здесь запах страха и смерти.
– Если бы наш корабль не тонул бы, ребенок мог выжить, – вдруг говорит она с внезапной злостью. – Если бы я была в замке Уорик, то мне помогли бы повитухи. На мне были бы благословенные святыни, и священник молился бы обо мне. Если бы ты не поехал с отцом воевать против короля, я родила бы ребенка дома и он был бы жив! – Она ненадолго замолкает. На его лице по-прежнему царит безучастие. И тогда она говорит: – Это ты во всем виноват.
– Я слышал, что королева Елизавета снова понесла, – замечает он словно в ответ на ее упреки. – Бог даст, это будет еще одна девочка или мертворожденный. Мы должны родить сына до того, как это сделает она. Это всего лишь заминка на нашем пути, но не его конец. – Он пытается ободряюще улыбнуться. – Это еще не конец, – повторяет он и выходит.
Изабелла смотрит на меня опустошенным взглядом.
– Это конец для моего ребенка, – говорит она. – Совершенно определенно.
Никто не знает, что происходит, но отец, несмотря на то что мы лишились дома и потерпели поражение, были вынесены течением в устье Сены, полон необъяснимого оптимизма. Его военному флоту удается бежать из Саутгемптона, чтобы присоединиться к нам, поэтому все его бойцы и знаменитый флагман «Троица» теперь снова в его распоряжении. Он все время пишет и отправляет письма к королю Людовику Французскому, но ни с кем не делится своим замыслом. Он заказал себе новые одежды и распорядился сшить их по французской моде, украсив копну своих густых темных волос бархатным беретом. Мы переезжаем в Валонь, чтобы в Барфлере флот мог подготовиться к вторжению в Англию. Во время переезда Изабелла молчалива. Ей и Джорджу отдали весь верхний этаж особняка, но она его избегает. Большую часть дня она проводит со мной, в гостиной матери, где мы открываем окна, чтобы дать доступ воздуху, закрываем ставни и сидим в теплом полумраке. Здесь очень жарко, а Изабелла плохо переносит жару. Она жалуется на постоянную головную боль и усталость, даже по утрам, как только проснется. Однажды она даже сказала, что не видит ни в чем смысла, а когда я спросила ее, что она имеет в виду, сестра только покачала головой, и ее глаза наполнились слезами. Мы сидим на каменном подоконнике большой залы и смотрим на реку и зеленые поля, и ни одна из нас не может уловить смысла в нашем нынешнем существовании. Мы ни слова не говорим о маленьком новорожденном мальчике, которого забрала наша мать, чтобы выбросить в море. Мы не говорим о шторме, о ветре или о море. Мы вообще почти ни о чем не говорим. Просто подолгу сидим в полном молчании, потому что не чувствуем необходимости говорить.
– Как жаль, что мы не в Кале, – неожиданно говорит Изабелла одним жарким тихим утром, и я понимаю, что она имеет в виду. Ей хочется, чтобы всего этого с нами никогда не происходило: ни восстания против спящего короля и злой королевы, ни победы отца, ни его бунта против короля Эдуарда, а самое главное – не было брака с Джорджем. Это желание отменить почти все, что происходило с нами в детстве, все наши устремления к величию.
А что было делать отцу? Разумеется, он просто должен был начать борьбу против спящего короля и злой королевы. Он знал, что они были на стороне зла, поэтому их должно было свергнуть с престола. А потом, когда их победили и низвергли, он не смог стерпеть пары, которая пришла на смену им. Он не смог жить в Англии, которой правили Риверсы, ему пришлось поднять свой стяг против короля Эдуарда. Им движет желание видеть родное королевство в руках хорошего короля, который прислушивается к нашим советам. Таким королем должен быть Джордж. Я понимаю, что отец не может перестать к этому стремиться. Как его дочь я знаю, что моя жизнь будет подчинена этой бесконечной борьбе, чтобы мы могли достичь того, что нам принадлежит по праву – мы должны стать самыми могущественными людьми во дворе. И Изабелла должна это понимать. Мы родились дочерями создателя королей, и правление Англией – наш удел.