К тому времени мы все уже знали, с чем приехал Мистина сын Свенгельда.
Но мысли о возобновлении прежнего обручения Домаша воспротивилась.
– Да что же вы такое придумали? – шепотом воскликнула она и всплеснула руками. – С князем Дивиславом все условлено! Чару выпили, по рукам ударили! Сколько лет прошло, весь свет белый знает!
– С ним пил Вальгард. Если бы он просто умер, мы не имели бы права нарушать его волю. Но он убит. И это все меняет. Теперь я просто не имею права выдавать девушку, которая принесет мужу в приданое долг мести. Мы должны избавиться от этого долга, а потом уж думать о свадьбах. И только тот, кто поможет восстановить честь нашего рода и вернуть удачу, сможет получить девушку и не опозорить при этом себя самого.
– Все приданое приготовлено! – Домаша была так потрясена, что едва слушала его. – На рушниках свадебных на жениховой стороне Дивиславово дерево вышито! Я уж думаю, хоть мне теперь, вдове горькой, одно будет утешение: что вторая дочка у меня за князем, живет в чести да в радости. Она внучка князя и женой князя будет – и ей, и роду нашему чести прибавится. А вы опять вон что придумали!
Она покосилась на Мистину, которого мой отец тоже позвал. Тот скромно сидел у дверей и молчал, но по его веселым глазам было видно, что сказать он мог бы очень многое.
– Но ты ведь хочешь, чтобы твой муж был отомщен? – спросил Домашу мой отец. – Мне вот некуда деваться, он ведь был моим родным старшим братом. Я не могу быть спокоен, пока это не произойдет, иначе мои собственные сыновья будут вправе плюнуть мне в глаза. Мне придется, хочу я того или нет, собрать дружину и снова пойти на Нарову, как только князь меня отпустит. Может быть, я не вернусь, но лучше умереть, чем жить обесчещенным…
– Ой, боги родные! – перебив его, запричитала моя мать. – Хочешь и меня вдовой горькой оставить с детушками?
– Детушек останется не так много – Аська поедет со мной, – жестко «утешил» ее отец. – Он уже взрослый мужчина и не может сидеть с женщинами, когда на земле стынет кровь его близкого родича.
Раньше он так не говорил, это было больше похоже на стрыя Вальгарда.
– Я тоже мужчина, – прошептал сидевший рядом со мной Кетька.
Ему недавно исполнилось десять.
– Так что я хочу вам сказать, – продолжал отец. – Мстить за Вальгарда я все равно пойду, даже если мне придется это делать в одиночку. Но если меня поддержит человек с сильной дружиной, то будет больше надежды, что я отомщу и вернусь живым. Если мы пойдем с большим отрядом по Нарове, викинги просто сядут на свои корабли и сбегут. У них есть дозорные из местных, иначе не случилось бы того, что случилось. А вот если наш союзник сядет на корабли и выйдет в море через Ладогу и Неву, то викингам придется всем сдохнуть. Но Дивислав не может этого сделать. Ульв не пропустит его с войском через Волхов, а Хакон в Ладоге не даст ему корабли. Все это может сделать только Ингвар сын Ульва. И раз уж приходится выбирать, я скорее возьму назад слово насчет девушки, но отомщу за брата. Иначе и ей самой это замужество счастья не принесет.
– Ой, голубушка моя, лебедушка белая… – Домаша заплакала. – Не в добрый час я тебя спородила, не доброй долюшкой наделила…
За эти дни она так привыкла причитать, что, кажется, разучилась говорить обыкновенно.
– Уж как я думала, верила, что будешь ты княгинюшкой, жить от меня недалече. А теперь несчастье случилося – налетели вихри злые, ветра буйные, унесут тебя в земли далекие, неведомые…
– Не так уж далеко ее унесут, – успокоил ее отец. – До Волховца от нас не намного дальше, чем до Зорина.
– Так все же разница: нашего корня князь или из руси, – вставила моя мать.
– Я тоже из руси, – напомнил отец. – Желаете себе мужей кривичского корня? Так и мы с Вальгардом вас не силой брали.
– Да что ты, любезный мой! – испугалась мать. – Вы-то с Велегой люди хорошие. А эти, в Волховце… пес их знает!
Стрыя Вальгарда наши кривичи звали Велегором или Велегой. А моего отца – Турлавом.
Эльга сидела хмурая.
Сейчас, пока горе пылало в душе как открытая рана, месть за отца казалась ей важнее всего на свете, а потому она готова была вернуться к давнему обручению с парнем, который с тех пор показал себя смелым и удачливым воином. И она мрачно посматривала на родную мать, которая предпочла бы отдать ее старому мужу, у которого уже детей не то пять, не то восемь.
В том числе – сыновей, которым и достанется все его наследство.
Но решать должен был князь: и сидит он выше, и брат матери – более близкий родич, чем брат отца.
И мой отец уехал в Плесков. Решения он оттуда не привез: князь Воислав признавал справедливость доводов и свата, и сестры. Попросить совета у чуров было самым мудрым ходом, и против этого даже мой отец не стал возражать. Хотя я, глядя на него, сразу поняла: ничего для себя доброго он от кривичских чуров не ожидает.
Я была на их с Эльгой стороне, но и понимала, что держать руку Ингвара у нас сейчас нет сил. Мой отец не смог бы воевать с Воиславом за свое право мести и потом еще мстить викингам.
Из дому вышли на заре. Ради утренней прохлады мы с Эльгой надели белые шерстяные шушки, повязали головы белыми платочками и сами выглядели какими-то неземными вестницами.
Воислав шел впереди, а мы за ним – две печальные русалки, чье время как раз наступило…
– Вы дорогу-то примечайте, – князь обернулся к нам, – может, сами пойдете потом…
Мы переглянулись.
«Сами пойти» в этом направлении мы могли лишь в том случае, если собрались бы на «медвежью свадьбу». При мысли об этом мы содрогнулись и взялись за руки, хотя давно было ясно: если Эльга будет выходить за князя, без этого ей не обойтись.
Сначала шли по знакомым местам: здесь мы часто бывали, собирая грибы, зелья, ягоды.
Но вот вокруг поднялась болотная трава: за эту низину мы обычно не ходили.
Это болото считалось «нехорошим», да и чего там делать?
Но теперь мы двинулись прямо через него.
По пути Воислав показывал нам то сломанное дерево, то овражек, за которым следовало сворачивать по солнцу. В самых топких местах обнаруживались гати – набросанные сучья и жерди, но все же мы забрызгали грязью свои белые шушки и подолы сорочек.
Следом началось настоящее болото: князь показал нам, под какое дерево встать и какое найти взглядом на той стороне, чтобы потом держать прямо на него – это и есть ничем не отмеченная тропа через топь.
На той стороне в глаза мне бросилась большая сосна, наполовину обломанная давней бурей. За многие годы ее изгрыз жучок, кора давно осыпалась и лежала у подножия грудой трухи. Сосна напоминала кап – идол лесного бога Велеса в живом лесном святилище. Казалось, она смотрит на нас невидимыми очами.
Я вздрогнула: в памяти вдруг всплыло нечто очень похожее, связанное с потрясением, страхом, отчаянием…