«И он нес меня всю дорогу домой», — мысли всплывали их ниоткуда. — «Не единого слова об этом. Я бы никогда не узнала… И он до сих пор не вылечился. Он когда-нибудь вылечится?»
И тогда она начала кричать на всех частотах.
Кто-то пытался заставить ее попить из стакана. Обоняние Елены было настолько острым, что она практически смогла распробовать вкус, того, что было в стакане — вкус вина «Черная Магия». И она не хотела его пить! Нет! Она выплюнула его. Они не смогут заставить ее его выпить.
— Дитя мое, это для твоего же блага. Теперь выпей это.
Елена отвернулась. Она почувствовала тьму, которая как буря накрыла ее. Да. Это было к лучшему. Почему бы им оставить ее в покое? Где-то глубоко в ее сознании маленький мальчик был с ней в темноте. Она помнила его, но не помнила его имени. Она протянула свои руки, и он принял их, и казалось, что его цепи стали легче, чем они были… когда? Раньше. Это было все, что она смогла вспомнить.
— Ты в порядке? прошептала она ребенку.
Здесь, в глубине, в самом сердце их связи, шепот казался криком.
— Не плачь. Не нужно слез, — умолял он ее, но слова напомнили ей то, о чем было невыносимо думать, и она положила свои пальцы на его губы, нежно заставляя его замолчать.
И тут внутрь прогрохотал громкий голос Из Вне.
— Итак, дитя мое, вы снова решили стать вампиром.
— Это то, что происходит? — прошептала она мальчику. — Я снова умираю? Чтобы стать вампиром?
— Я не знаю! — заплакал ребенок. — Я ничего не знаю. Он разозлился. Я боюсь.
— Сейдж не навредит тебе, — пообещала она. — Он уже — вампир, и твой друг.
— Не Сейджа…
— Тогда кого ты боишься?
— Если ты снова умрешь, я буду полностью прикован к цепи, — ребенок показал ей жалкую картину — себя обвитого кольцами тяжелых цепей.
Она была у него и во рту, словно кляп. Прочно связывала руки по швам, и крепя его ноги к валуну. Кроме того, цепи плотно впивались в нежную плоть ребенка, пронзая ее повсюду, текла кровь.
— Кто сотворил бы такое? — плакала Елена. — Я заставлю его пожалеть, что он родился на этот свет. Скажи мне, кто собирается это сделать!
Лицо ребенка было грустным и потерянным.
— Я, — сказал он печально. — Он. Он/я. Деймон. Потому, что мы должны убить тебя. Но если это не его вина… Мы должны. Мы должны.
— Но, может, я умру, доктор сказал, что…
В последнем предложении была определенная доля надежды. Это придало Елене решимости. Если Деймон не мыслил ясно, то возможно и она тоже, медленно продумывала она. Может… может она должна сделать то, что хотел Сейдж. И доктор Меггар. Она уловила его голос, как будто сквозь густой туман:
— …ради, ты работала всю ночь. Дай шанс кому-нибудь еще. Да… всю ночь.
Елена не хотела просыпаться снова, и у нее было сильное желание.
— Может быть, сменить сторону? — предложил кто-то, возможно, девушка. Голос юный, но одновременно и решительный. Бонни.
— Елена… это Мередит. Ты чувствуешь, что я держу твою руку? — была пауза, а потом последовал громкий взволнованный вскрик: — эй, она сжала мою руку! Вы видели? Сейдж, скажи Деймону, зайти сюда побыстрей.
Все плыло…
— …выпей немного больше, Елена? Я знаю, знаю, ты сыта этим по горло. Но ты можешь выпить немного ради меня?
Все плыло…
— Очень хорошо, дитя мое! А теперь, ты не откажешься выпить немного молока? Деймон считает, что ты можешь остаться человеком, если выпьешь немного молока.
У Елены было две мысли по этому поводу. Первая — если она выпьет еще немного, то может взорваться. А вторая — она не собиралась исполнять никаких глупых обещаний. Она попыталась заговорить, но с ее губ слетел лишь шепот.
— Скажите Деймону, — я не собираюсь поправляться до тех пор, пока он не освободит маленького мальчика.
— Кого? Какого маленького мальчика?
— Елена, милая, все мальчики в этом имении являются свободными.
Мередит:
— Почему бы не позволить ей сказать это Деймону?
Доктор Меггар:
— Елена, Деймон находится прямо здесь, на кушетке. Вы оба были очень больны, но ты будешь в порядке. Сюда, Елена, мы можем передвинуть кушетку, так что ты сможешь поговорить с ним. Все, готово.
Елена попыталась открыть глаза, но все было жестоко ярко. Она перевела дыхание, и попытался снова. Все еще слишком ярко. И она не знала, как еще притупить этот свет. Она говорила с закрытыми глазами, не видя, но чувствуя его присутствие:
— Я не могу оставить его одного снова. Особенно, если ты собираешься заковывать его в оковы и затыкать ему рот.
— Елена, — проговорил Деймон дрожащим голосом, — я провел нехорошую жизнь. Но я не держал рабов прежде, я клянусь. Спроси любого. И я бы не поступил так с ребенком.
— Нет, ты сделал это, и я знаю его имя. И я знаю, что в нем есть мягкость, доброта, хорошая натура… и страх.
Низкий голос Сейджа:
— … волнующий ее…
Немного более громкий голос Деймона:
— Я знаю, что она не в своем уме, но я все еще хотел бы знать имя этого маленького мальчика, с которым я, как предполагается, это сделал. Как это волнует ее?
И добавил немного громче:
— Но разве я не могу просто спросить ее? По крайней мере, я могу очистить свое имя от этих обвинений.
А затем произнес вслух:
— Елена? Ты можешь сказать мне, какого ребенка я, как предполагается, так замучил?
Она так устала. Но она ответила громким шепотом:
— Его зовут Деймон, конечно.
Послышался опустошенный шепот Мередит:
— Боже мой. Она готова была умереть за метафору.
* * *
Мэтт наблюдал, как миссис Флауэрс осматривала значок шерифа Моссберга, который она держала в одной руке и водила по нему пальцами другой. Значок забрали у Ребекки, племянницы шерифа Моссберга. Это произошло совершенно случайно, когда Мэтт почти столкнулся с нею ранее в этот день. Потом он заметил, что на ней, словно платье, была одета мужская рубашка. Рубашка была знакомой — это была рубашка шерифа из Риджмонта. Потом он увидел значок, все еще пристегнутый к ней. Можно сказать много вещей о шерифе Моссберге, но невозможно вообразить его, теряющим собственный значок. Мэтт забыл о вежливости и ухватился за небольшой металлический щит прежде, чем Ребекка могла остановить его. У него было болезненное чувство в животе тогда, и оно только ухудшился с тех пор. И выражение миссис Флауэрс также не успокаивало его.