– Няньки! – перебил он ее, внезапно посерьезнев или, как показалось Эве, смутившись.
Наверное, она что-то не то сболтнула.
По своей привычке она тут же сменила тему:
– Что ты делаешь в сочельник?
– Еду к сестре. А почему ты спрашиваешь?
– Я буду одна в Земляничном доме и подумала, что…
– Такой праздник нельзя встречать в одиночестве, – возразил он.
– Зна-а-аю, – скривилась Эва. – Но уж лучше так, чем… Эх, неважно. Земляничный Николай тебя не забудет. У тебя есть какое-нибудь желание, которое он мог бы исполнить?
«У меня много желаний», – подумал Витольд, а вслух произнес:
– Все, что угодно, только не носки!
Эва расхохоталась.
– Обещаю, что это будут не носки! Может, радиобудильник?
Рано утром в сочельник Эва вскочила с постели и подбежала к окну. Снег есть?! Вчера, правда, он все так же высился вокруг сугробами больше метра, но с этим снегом никогда нельзя ни в чем быть уверенной, а ей мечталось о белом Рождестве Христовом.
Снег был.
Зато не было электричества.
– Вот же пррррроклятье, – ворчала Эва, закутываясь в два одеяла.
Замерзнуть она не боялась – все-таки в доме была старая печка, а немного дров оставалось в поленнице. Но вот борщ, ушки, рыбу по-гречески и пироги с капустой в этой старой печке она приготовить никак не могла.
Через два часа, когда температура в доме понизилась на пятнадцать градусов, она позвонила электрикам.
– Добрый день, веселых вам праздников, а вот мне не весело, потому что я хотела бы узнать, когда в Урли включат электричество. В Урли есть электричество? А на Вересковой улице? Тоже? О-о-о… хммм… А почему тогда у меня нет? Пробки? Кхм, я не проверяла, не выбило ли пробки, потому что я как-то сразу подумала, что вы хотите меня заморозить. Минуточку… Да! Да, это были пробки! Я все исправила! Есть электричество, да, и свет даже! Огромное спасибо и самых веселых вам праздников!
Совершенно счастливая, Эва дождалась, когда оттаяла настолько, что могла шевелить пальцами рук, и занялась праздничным угощением.
– Рыба по-гречески… Карп? Есть. Мертвый и даже потрошеный. У него полно костей. Тося, ты любишь карпа? Так я и думала. А ты, Растяпа? А, ты все любишь. Подожди, я тебе только кости выберу из рыбы, а то подавишься. Итак, вместо карпа у нас будут сардинки в масле.
На стол, накрытый белоснежной скатертью, накрахмаленной до хруста, отправилась баночка сардин. И еще одна баночка – шпроты в томате, для разнообразия: Эва могла позволить себе сразу два этих шикарных блюда.
– Так, теперь пироги. С капустой и грибами. Это же можно рассматривать как разные блюда, правда ведь, Пепси? Какой-то обман! Эй, а что это у тебя в пасти? Откуда ты взяла облатку? Ведь она лежала у ангелочка в сумочке! О черт, а где ангелочек?! Растяпа! Отдай ангела!
Вот так шли Эвины приготовления к первому самостоятельному сочельнику. Она по-настоящему развлекалась и получала удовольствие. Из радиобудильника, который она подарила сама себе несколько раньше положенного срока, неслись мелодии колядок и рождественских гимнов, собаки пытались стянуть со стола все, что только попадалось им на пути, кошка притворялась, что ее вся эта суета нисколько не занимает, и все это – включая снег, который, кстати, снова посыпал с неба, как будто его было недостаточно, – все это было как в сказке.
Вот только Эва с каждой минутой становилась все печальнее.
– Ты прав, Витольд, – шепнула она около четырех часов дня, когда на землю стали спускаться сумерки. – Этот праздник нельзя встречать в одиночестве…
Глотая слезы, она отвернулась от окна, где высматривала первые звезды, и побрела в кухню, чтобы зажечь свечи. Стол выглядел великолепно. Эва в своем праздничном платье – гранатовом с белым воротником – тоже была очень симпатичная.
– Я тебя люблю, мамуля. И тебя, бабуля, – она переломила облатку. – Спасибо тебе, Анджейка, за все. А тебе, Каролина, – за прекрасную книгу, которой ты со мной поделилась, – она с трудом протолкнула в горло маленький кусочек облатки и сглотнула. – Я очень жду тебя, Кроха моя драгоценная, и обещаю тебе, что буду любить всей душой – как никого и никогда в жизни. Пепси, Растяпа… – Она присела перед собаками, они, обрадованные, кинулись облизывать ей лицо, но послушно выполнили команду «сидеть». – Спасибо вам, что вы у меня есть…
– И пришли в Вифлеем пастухи… – вдруг раздалось от двери. Да так громко, что у Эвы кусочек облатки выпал из руки (чем не преминули воспользоваться собаки). – Они играли младенцу на лире…
– Анджей, это ты?! Мама? Бабуля?! Что вы тут… Каролинка? Витольд?! Изка?! Уууу… – И Эва снова залилась слезами, на этот раз – радостными.
Ее посадили у окна, потому что у нее все валилось из рук. Мужчины составляли столы и носили стулья, женщины занялись ужином на семь персон, радиобудильник уступил место стереосистеме с колонками – и через минуту домик наполнился звуками самых прекрасных польских рождественских песен.
Никогда в жизни Эва не чувствовала себя более счастливой.
– Ой! А это что здесь такое?! – неожиданно закричала Иза из другой комнаты, где у Эвы располагалась импровизированная прачечная и сушилка в одном лице.
«Пожар!» – это было первое, что пришло в голову Эве.
Но потом, уже по пути к комнате, она успокоила себя: «Да никакой это не пожар, глупая ты… просто Иза наткнулась на мои шмотки… О черт!» – и она аж застыла на пороге.
– К-к-к-как вы это сюда втащили? Когда? Откуда?! – она на ослабевших ногах обошла вокруг огромной коробки, перевязанной красной лентой. Внутри коробки была…
– Оооооох! – застонала Эва и уже не первый раз за этот вечер дала волю слезам. – Откуда же вы узнали?! Оооох, как же я вас люблю!
Драгоценная, вымечтанная стиральная машина с сушкой!
– Это самый лучший праздник в моей жизни! Спасибо! – она собралась было снова расплакаться, но тут вдруг вспомнила: – А у меня тоже для всех есть подарки!
Под елкой действительно нашлись подарки для всех: для Каролины – рукопись «Ягодки» в красивом переплете, девушка со слезами на глазах крепко обняла Эву, не сводя восторженного взгляда с книги; для Анджея – электронная сигарета, но не какая-нибудь там обычная, а в форме ручки и с инициалами владельца, произведение искусства, выполненное в единственном экземпляре: ядовито-розовая, с подписями всех его работников – «Эвка! Ну как я теперь курить буду?!»; для Изы – не какой-нибудь банальный набор косметики или колготки, а писанная от руки кулинарная книга 1837 года – «И откуда ты узнала, что я обожаю букинистические издания?! Господи, какое чудо! Она же наверняка стоит целое состояние!»
А для Витольда…
Над подарком для него Эва работала дольше всего, хотя в большей степени делала его для себя, чем для него: по вечерам из обрывков шерсти, пряжи, спичек, покрашенных в цвет потемневшего от старости дерева, и бог весть чего еще она на листе фанеры изобразила… свой сад – согласно проекту Витольда.