Больница находилась неподалеку от автострады А-13, в тихом квартале, в окружении частных клиник. На удивление небольшое современное четырехэтажное здание отнюдь не походило на перегруженную городскую больницу.
— Вот куда попадают богатые люди, — заметил Рук, когда они шли к крыльцу мимо безупречно подстриженных живых изгородей и пальм в кадках. — Можешь мне поверить, в этом заведении мы не увидим бездомных, подыхающих у дверей отделения экстренной помощи. Бьюсь об заклад, медсестры даже подогревают судна.
Никки заметила, что вчера во время визита к Бернарденам цветы помогли задать верный тон, поэтому они с Руком зашли в небольшой магазин, расположенный в вестибюле. Через несколько минут, с букетом пионов, они миновали стойку администратора и поднялись на лифте на второй этаж. По дороге Хит сказала:
— Я, конечно, не жалуюсь, но меня удивляет то, что у нас даже не спросили, кто мы такие и к кому идем.
— Все дело в пионах. Я уже много лет занимаюсь журналистскими расследованиями и на собственном опыте усвоил, что можно почти всегда спокойно пройти мимо охраны, если что-то несешь в руках. Цветы, планшет… Еще проще — если что-то ешь, особенно с бумажной тарелки.
— Палата двести три, — сказала Никки, заглянув в блокнот. Они завернули за угол; policier в форме, сидевший на складном стуле у дверей двести третьей палаты, поднялся и оглядел их. Хит толкнула локтем Рука. — У тебя случайно не найдется тарелочки печеных бобов, а?
Полицейский по-французски заявил им, что посетителей в палату не впускают. Никки тоже по-французски ответила, что она недавно говорила с экономкой месье Уинна, и та заверила ее, что раненый в состоянии принимать посетителей.
— Мы приехали издалека, — вставил Рук. — И мы любим вашу страну.
Полицейский окинул их презрительным взглядом и бросил: «Allez» [95] с таким видом, как будто был бы рад немного размяться после монотонного дежурства. Хит извлекла свое полицейское удостоверение, и тон изменился. Доморощенный коп из пригородной префектуры тщательно изучил иностранный документ, несколько раз поднял голову, оглядывая Никки из-под короткого козырька форменной фуражки и сравнивая ее внешность с изображением на фотографии. Никки на беглом французском языке объяснила, что ее мать, Синтия Хит, была близко знакома с «дядей Тайлером» и что покушение может быть связано с расследованием убийства, которым она сейчас занимается. Жандарм, казалось, был заинтригован, но рассказ его не убедил. Внезапно из открытой двери палаты донесся слабый старческий голос:
— Вы сказали… что вы дочь Синди Хит?
— Да, мистер Уинн. — Она повернулась к бледно-желтой занавеске. — Меня зовут Никки Хит, и я приехала повидаться с вами.
Последовала пауза, долгий приступ кашля, затем бесплотный голос произнес:
— Впустите ее.
Полицейский неуверенно переводил взгляд с посетителей на занавеску — он не был готов к такому повороту дела. Наконец он еще раз взглянул на удостоверение Никки, вернул его и отошел в сторону, давая им дорогу. Когда они вошли в палату, Хит услышала, как policier говорит с кем-то по рации — наверняка связался с начальством, чтобы снять с себя ответственность.
Открывшаяся за занавеской сцена живо напомнила Никки февраль этого года в больнице Святого Луки-Рузвельта, когда опасно раненный Рук цеплялся за жизнь. Тайлер Уинн, хрупкий старик, лежавший на валике, который приподнимал левую сторону его тела, смотрел на нее затуманенным взглядом из-под полуприкрытых век. Наконец ему удалось изобразить на сухих, потрескавшихся губах подобие улыбки.
— Боже мой, — пробормотал он. — Я смотрю на вас… И мне кажется, что я умер, отправился на небо и встретил дорогую Синди, — затем он с несчастным видом подмигнул. — Но я ведь еще жив, да? — Он рассмеялся, однако смех вызвал долгий приступ мучительного кашля. Жестом призывая посетителей не волноваться, Уинн подождал, когда приступ пройдет, и вдохнул кислород из прозрачной трубки под носом. — Садитесь, пожалуйста.
В палате был только один стул, и Рук пододвинул его к кровати для Никки, стараясь не задеть пучок кабелей, тянувшихся из-под простыней Тайлера к рядам мониторов. Она кратко представила Рука, пока тот пробирался к подоконнику, где и устроился.
— Журналист, — произнес больной. — Верно. Прошу прощения за то, что лежу. — Он на несколько мгновений поднял руки, утыканные иглами капельниц. — Три пулевые раны и больное сердце — плохое сочетание.
— Обещайте, что скажете нам, когда устанете, и мы сразу уйдем, хорошо? — попросила Никки.
Тайлер Уинн лишь улыбнулся:
— Только посмотрите на все эти агрегаты. Французы так любят из всего делать грандиозный спектакль, правда? Кулинария, кино, секс-скандалы, les hopitaux. [96] Медицина в этой стране практически достигла совершенства, но прежде, как мне рассказывали, врачи оперировали без анестезии. Даже рук не мыли. Так что, думаю, можно считать, что мне повезло. — Он повернул к Никки лежавшую на подушке голову и пристально посмотрел на нее. — Наверное, все говорят вам, что вы копия матери?
— Постоянно. Для меня это комплимент.
— Значит, вы это знаете. — Он еще какое-то время смотрел на нее. — Я слышал, как вы говорили моему личному жандарму, что расследуете убийство.
— Да, я работаю в полиции Нью-Йорка.
— Я читал ту статью. — Раненый взглянул на Рука, приподняв бровь. — Похоже, что вы получили не только славу автора, но и кое-что еще, молодой человек.
— Я не жалуюсь, — ответил тот.
Никки нужно было обсудить со стариком столько вещей; получить ответы на столько вопросов, заполнить столько пробелов в своих представлениях о жизни матери. Были и такие вопросы, которые она боялась задавать. Но один взгляд на больного сказал ей, что визит будет недолгим. Она решила начать с самого главного — с того, что имело отношение к делу. Возможно, это было жестоко, но она прежде всего занималась расследованием. Хит практически всю жизнь приходилось отодвигать свои личные желания на второй план. Нужно подождать до следующего раза, сказала она себе.
— Мистер Уинн, — начала Никки, но он перебил ее:
— Тайлер. Или дядя Тайлер. Ваша мама называла меня так.
— Хорошо, Тайлер. Судя по тому, что ваша палата охраняется, полиция еще не нашла преступника. Вы кого-нибудь подозреваете?
— Мир сходит с ума. Даже в Европе огнестрельное оружие теперь чуть ли не у каждого.
— Вас ограбили?
— Нет. Мой золотой «ролекс» остался при мне. Если, конечно, его не стащил ночной санитар.
— Вы видели нападавшего?
Он покачал головой и сказал:
— У вас такое же выражение лица, как и у полицейского инспектора, который допрашивал меня. Извините.