Вертолет спускался прямо в глубокую узкую бухту на той стороне острова, которая смотрела на океан, вдали от калифорнийского побережья и огней Авалона. Внизу простирался зеленый ковер деревьев – верхушки пальм пригибались от ветра, поднятого лопастями. Наконец они приземлились. Ферамо легко спрыгнул вниз и вытащил Оливию вслед за собой, жестом показывая, что надо пригнуться. Винт вертолета продолжал крутиться. Затем шум двигателя усилился, и машина взмыла в воздух.
Пьер повел Оливию по тропинке к причалу. Погода была безветренная, и океан был на удивление спокоен. По обе стороны высились крутые скалы, и причал казался почти черным на их фоне. Шум двигателей улетающего вертолета наконец затих, и опустилась тишина, нарушаемая лишь обычными звуками тропической ночи: стрекотанием цикад, кваканьем лягушек и лязганьем металла, доносившимся с причала. У Оливии внезапно перехватило дыхание. Неужели здесь больше никого нет?
Они подошли к причалу. Оливия заметила, что к деревянной хижине прислонены доски для серфинга. Зачем они здесь понадобились? Южная часть острова отнюдь не славилась условиями для этого занятия. При ближайшем рассмотрении оказалось, что домик явно был базой для дайверов – там было полно баллонов и прочего снаряжения.
– Подожди-ка здесь, мне надо кое-что принести.
Когда шаги Ферамо затихли в темноте, Оливия ухватилась за поручень, чувствуя, что у нее подкашиваются ноги. Может, надо быстрей хватать баллоны с ластами и удирать отсюда? Правда, оставался еще ничтожный шанс, что это все-таки суперромантическое свидание, и в этом случае столь странное поведение с ее стороны было бы явным перебором.
Оливия на цыпочках пробралась к домику. Там в образцовом порядке висели на скобах двадцатилитровые баллоны, на крючках – жилеты-компенсаторы и регуляторы, аккуратными кучками были сложены маски и ласты. На столе из грубых досок лежал нож. Оливия поспешно схватила его и сунула в сумочку, вздрогнув от неожиданного звука шагов возвращающегося Ферамо. Она понимала, что страх может захлестнуть ее, и тогда все пропало. Надо срочно взять себя в руки.
Шаги неумолимо приближались. В полном ужасе Оливия воскликнула:
– Пьер?
Ответа не последовало. До ее слуха доносились лишь шаги – тяжелые и неровные. А вдруг это какой-нибудь бандит или наемный убийца?
– Пьер? Это ты?
Оливия вытащила из сумочки нож, спрятала его за спину и замерла в напряженном ожидании, готовая ко всему.
– Да, – раздался тягучий голос Пьера с небольшим акцентом. – А кто еще здесь может быть?
Она с облегчением вздохнула и немного расслабилась. Из темноты возникла фигура Ферамо. В руках он нес увесистый сверток, завернутый в темную ткань.
– Что здесь вообще происходит? – сорвалась она. – Что ты себе позволяешь? Завез меня к черту на кулички, бросил одну и не отзываешься? Кругом темнота и только эти жуткие шаги… Что это за странное место? И к чему весь этот спектакль?
– Какие еще жуткие шаги? – Ферамо бросил на нее огненный взгляд и резким движением сорвал со свертка темную ткань. Оливия почувствовала, что у нее подкашиваются ноги. Но это было лишь ведерко со льдом, из которого торчала бутылка шампанского, и два высоких бокала.
– Послушай, – произнесла она, приложив руку ко лбу. – Это все, конечно, замечательно, но зачем обставлять наше свидание столь мелодраматически?
– Мне кажется, ты не из тех женщин, на кого произвели бы впечатление стандартные ухаживания.
– Ты прав, но, чтобы удивить меня, вовсе не стоит пугать до полусмерти. Что это за странное место?
– Это всего лишь причал. Держи. – Он протянул ей темную ткань. – Пригодится, если замерзнешь. Наверное, мне стоило предупредить тебя, что нас ждет морская прогулка.
– Морская прогулка? – Оливия одной рукой взяла покрывало, которое оказалось на удивление мягким, словно перья диковинной птицы, а другой попыталась спрятать в его складках нож.
Ферамо кивком показал на бухту – темный силуэт яхты бесшумно скользил по волнам, огибая мыс.
Оливия с облегчением увидела, что на борту есть команда. Если бы Ферамо собирался ее прикончить, он, по всей вероятности, сделал бы это без свидетелей. Да и шампанское в такой ситуации было бы явно лишним.
Ей наконец удалось под тончайшей темной кашемировой тканью сунуть нож в сумочку от «Луи Виттона», и теперь Оливия могла позволить себе расслабиться. Ферамо стоял рядом с ней на корме, прислушиваясь к негромкому шуму мотора, увлекавшего яхту в черные объятия открытого моря.
– Оливия, – произнес Пьер, вручая ей бокал. – Давай выпьем за этот чудесный вечер. Это ведь только начало. – Он чокнулся с ней и замер, пристально всматриваясь в ее лицо.
– Начало чего?
– А ты разве не помнишь наш разговор на крыше в Майами? За начало наших более близких отношений. – Он поднял бокал и осушил его. – Ну, рассказывай. Ты ведь журналистка, да? И что же тебя побудило избрать эту профессию?
Она на минуту задумалась.
– Ну, я люблю писать. Люблю путешествовать. Люблю до всего докапываться.
Ее мучила мысль: а вдруг это все так и задумано – чтобы она то тряслась от страха, то расслаблялась, чувствуя себя окруженной заботой, как на сеансе депиляции в исполнении сладкоречивой, но абсолютно неумелой косметички.
– И куда же тебя заносила судьба в твоих путешествиях?
– Ну, по правде говоря, я посетила не так уж много мест, как хотелось бы: Южная Америка, Индия, Африка.
– Где именно в Африке удалось побывать?
– В Судане и Кении.
– Неужели? Тебе приходилось бывать в Судане? Ну и как тебе там, понравилось?
– Это было волшебное путешествие. Пожалуй, Судан – это самое экзотическое место, где я только бывала. Мне казалось, что оживают сцены из «Лоуренса Аравийского».
– А как тебе местное население?
– Вполне дружелюбное. – Их диалог, напоминавший опасный танец на краю обрыва, неимоверно возбуждал ее.
– А как тебе нравится Лос-Анджелес?
– Город, просто потрясающий в своей беспредельной пустоте.
Ферамо искренне расхохотался.
– И это все, что ты можешь о нем сказать?’
– Ну, еще на удивление провинциальный. Напоминает юг Франции, только кругом модные бутики и магазины.
– Значит, вся твоя журналистская деятельность в том и заключается, что ты пишешь всякие легкомысленные статейки для глянцевых журналов?
– Легкомысленные статейки? Меня в жизни никто так не оскорблял!
Он снова рассмеялся. Надо сказать, смех его был довольно приятным – казалось, Ферамо немного смущен, словно это нечто для него непозволительное.
– На самом деле я хочу стать нормальным корреспондентом-международником, писать на важные, значимые темы, – внезапно посерьезнела Оливия. – Я хочу делать что-то действительно нужное.