— Избушка-избушка, стань к лесу задом, ко мне передом! — топнув ногой, приказала Яга.
Бревенчатая старушка, бодро сминая мхи и лишайники, остановилась на ать-два, высоко, по-гренадёрски поднимая куриные ноги. Бабка полезла по лесенке к дверям. Стукнулась лбом. Выругалась. Извинилась за несдержанность, пнула дверь ещё раз, убедилась, что заперто изнутри, и обернулась к нам:
— Это чёй-то? Нешто опять дьяк пархатый на чужой печи как у себя дома устроился?
Да кто бы спорил, гражданин Груздев и не на такое способен. Если он от нас сбежал, то кто ж ему запретит влезть через окно в бесхозную избушку и задрыхнуть там, как дома...
— Позвольте, поспособствую, — решился Митяй, деликатно снял Ягу с лестницы и, примерясь, шибанул ногой в тот самый момент, когда из-за двери устало спросили:
— Кто там?
Ответ был очень красноречивым. Вопрошающего снесло внутрь вместе с дверью и половиной косяка. Проход был свободен, вся наша опергруппа в едином порыве ломанулась на штурм избушки и успешно овладела зданием. Ну, в том плане, что мы стояли плечом к плечу посреди горницы, сопя через нос, а из-под упавшей двери безнадёжно пытался вылезти наш всеми любимый царь...
— Ёксель, — дружно выдохнули мы, потому что все остальные вопли души были исключительно матерными. И не иначе...
—А он-то что тут делает?
После недолгих выяснений, объяснений, расспросов, слёз и душещипательных деталей откристаллизовалось следующее. Да, напоминаю, это всё со слов самого Гороха! Пока не получим опровержение, других вариантов нет...
Короче, его царское величество, в скорби о пропавшей жене и в мечтах о мести её похитителю, оделся, как подобает русскому витязю — меч на пояс, копьё в руки, шлем на голову, — сел верхом на коня и с крейсерской скоростью отправился в дальний путь. Традиционно, по русским сказкам, не куда надо, а куда глаза глядят!
Ибо никакого вменяемого маршрута у него на тот момент не было. Да и впоследствии тоже. На фига оно ему сдалось, если он странствующий витязь?! Их само Провидение ведёт! Ага...
В общем, как вы уже догадались, особо далеко он не уехал. Так, пять-шесть вёрст от города до ближайшего придорожного кабака. Где был соответствующим образом напоен, обобран, разут, раздет, без коня, без оружия, в одном нательном белье с крестиком на шее отпущен пьяным в дальний путь с молитвою за Христа ради! Живой — и то уже огромное спасибо от лица всего нашего царства-государства...
— Понеже и бит бывал, голод да холод терпел, аки заповедано, со смирением да без богохульств, хоть и подмывало порою, сами понимаете, — на надрыве закончил Горох или, правильнее сказать, то бородатое чучело в драных лохмотьях, в котором мы почему-то уверенно опознали царя.
— По идее мужика следовало бы отмыть, переодеть и проверить документы,— на всякий случай перестраховался я. — А то придёт вот такой к одинокой пенсионерке в дом, жалобных историй понарасскажет, потом бабка хлоп себя по карманам, а пенсия-то тю-тю!
— На кол посажу за измену Отечеству, — опустив голову, пообещал надёжа-государь. — Бабуленька, вы его не слушайте, вы добрая, я же знаю. У вас выпить есть?
— Чёй-то и у меня, старой, сомнения всколыхнулись, — подумав, взяла мою сторону Баба-яга. — Наш-то царь и высокий был, и видный, ликом бел да прекрасен, а уж разуму-то какого светлого! Нешто он бы попёрся из себя витязя сказочного строить, чтоб жену любезную в первом же грязном кабаке искать?
— Да ладно вам, достали уже, — пустил большую слезу Горох, лихорадочно ища в наших лицах хоть какое-то сочувствие. — О! Митя. Как тебя там по фамилии? Не важно. Митя, слушай меня, помоги государю — напои, накорми, в баньке выпари, в постелю уложи, а ужо утром и...
— Не царь, — чётко добил наш младший сотрудник, засучивая рукава. — Я так кумекаю, что шпион энто. Далёкой, но недружественной державы, заслан к нам, чтобы саму систему милицейскую разлагать морально. Мы ему — кто таков? А он нам — сначала пои, корми, парь, а ужо утром и познакомимся. Так, что ли?!
— Да и пёс с вами! — неожиданно легко согласился государь. — Ну виноват, сглупил. Сам поспешностью своей всё испортил. Думал... ну... Эх, да ничегошеньки я и не думал! Пустите меня, обратно в лес пойду. Не вас своим визитом, так хоть волков порадую...
— Митя, достань его царское величество из-под двери, оно уже поумнело и раскаялось.
— Слушаюсь, Никита Иванович!
— Только руки после него вымой.
— Это уж само собой, разумеется!
— И дверь на место присобачь.
— Уже исполнено!
Баба-яга в полторы минуты развела огонь в печи, согрела воду, порылась по каким-то закуткам и достала достаточно просторную нижнюю рубаху. Женскую, естественно. Откуда в бабкиной избушке взялась бы мужская одежда? За окном уже нежно розовели далёкие верхушки сосен...
Не знаю, во сколько обычно пробуждается Кощей Бессмертный, но мне кажется, что нам бы стоило к этому времени быть подальше от Лысой горы. А учитывая, что мы там ему устроили внутри, то скрываться лучше где-нибудь в Мексике. Так далеко он не попрётся. Хотя, после того как закончит уборку галереи и отмоет лошадь, то... почему бы и нет?..
Пока стыдливая Яга с абсолютно бесстыдным Митькой приводили государя в какой-никакой благопристойный вид, я тихо сел у окошечка и попытался прогнать из головы мысли об Олёне.
Не буду врать, что это получилось у меня сразу, но я справился. В первую очередь потому что ей там, на Стеклянной горе, у страшного похитителя, моё горе никак и ничем не поможет. А вот если мне удастся сконцентрироваться, понять, куда мы влипли и что нам всем с этим делать, то, быть может, появится и логичное разрешение ситуации. Надо просто подумать.
— Пункт первый, — тихо бормотал я себе под нос, стараясь не слушать строенный мат, плеск воды и хлесткие удары помела. — Кому это выгодно? Задавать подобный вопрос маньяку с тысячелетним стажем, который одним махом удовлетворяет и сексуальные и гастрономические потребности, — бессмысленно. Он не ответит, просто потому что не поймёт. Пункт второй: почему именно царица, жена начальника отделения и крестьянская девушка, не имеющая никакого веса в политике? Хм, но зато имеющая просто хороший вес. Тьфу, даже думать об этом жутковато... Пункт третий: что со всем этим делать? Ответ наличествует. На данном этапе, при данных условиях, данных обстоятельствах и возможностях — ничего. Ровным счётом. И...?
Разумные мысли кончились, оставалась тоска по любимой и чувство безнадёжности. Которое, впрочем, быстро сменилось здоровым мужским раздражением. Как там у Достоевского в школьной программе? «Тварь я дрожащая или право имею?» Право у меня одно — всеми силами поддерживать закон и порядок, а за тварь — отдельно ответишь!
— Упс...
По тому, как резко все замолчали, я запоздало сообразил, что, видимо, последние слова прозвучали вслух. Неудобно, право...