— Чё? Я? Не, у меня нет. — Резко дёрнувшись, он обеими руками закрыл карман старенького кафтана. — Откуль у меня-то?! Я ж с ней ещё и не... вообще не женат, не венчан, не сосватан!
— В обратном порядке, — поправил я. — Что у тебя там?
— Где?
— В кармане, балабол, — грозно пристукнула ухватом наша тихая домохозяйка. — Вынимай что ни есть на стол, а не то вдоль спины ухватом тресну! У меня сегодня нервный день, так что не застрянет...
Он скорбно вздохнул, в глазах блеснули слёзы жадности, и на столешницу лёг замызганный петушок на палочке. Самое дешёвое детское лакомство из жжёного сахара. Гребешок был изрядно обсосан, к хвосту прилипли хлебные крошки... И как такие вещи можно было таскать в кармане — ума не приложу. Растает же и...
— Вот. Маняшка свой не догрызла, мне отдала, когда в баню собиралась. А я и не успел...
Баба-яга ласково потрепала Митю по щеке, обещая всенепременно вернуть ему конфетку, как только закончит с заклинанием. Парень чуток подуспокоился.
Избушка широким мерным шагом выбралась из леса, взяв известный ей курс. Царь Горох и дьяк Груздев трусили следом, но внутрь не просились. Видимо, всё-таки наша домохозяйка умеет, когда надо, произвести неизгладимое впечатление.
Мне и Мите было предложено по миске горячей каши. Есть на ходу оказалось несложно, к тряскому бегу куриных ног вполне себе можно было подстроиться, главное, дуть хорошенько и не спешить, как на детских соревнованиях, кто быстрее съест.
Сама же Яга, крепко держа сладкого петушка на палочке, начала быстрым речитативом нашёптывать новое заклинание:
— Леденцовый петушок, лизаный гребешок, грызена головушка, кусана бородушка. На семи ветрах, у семи дорог, за синим морем твой куриный бог. Его волей, его указом, его словом и приказом обернись — замри, отомри — говори! А иначе не взыщи, попадёшь как кур в ощип...
Должен признать, что сразу леденец на палочке не сдался. Бабке пришлось его добрых минут пять уламывать, а может, и дольше, по крайней мере, мы с Митькой уже доели кашу и, скучая, постукивали деревянными ложками. Наконец, под рифмованной россыпью уговоров и угроз, петушок сдался, размяк, склонил голову набок и хитро подмигнул коричневым глазом:
— Что угодно, барыня-сударыня?
— Про хозяйку твою бывшую спросить хочу, — столь же вежливо кивнула Баба-яга. — Где она сейчас, ведаешь ли?
— Отчего ж не ведать. Да тока говорить с ней не хочу, она меня чуть не съела.
— Ты уж добрых людей не смеши, конфеты леденцовые, поди, для того и созданы, чтоб их ели. Так где, говоришь, хозяйка твоя прежняя?
— Чтоб ей пусто было, — с чувством ответил упёртый петух. — Вона, хороший человек сидит, меня у ней отобрал, к себе в карман сунул да и забыл. Спас, стало быть...
— Я те башку сахарную об стол разобью, — начала терять терпение бабка. — Где Маняша, говори!
— А вот не скажу! Ишь, тоже мне барыня-сударыня выискалась... Я, может...
— Митя, — обернулась наша грозная домохозяйка, — велю открыть рот и сосать петуха до полного изничтожения!
Петушок мигом припух, нахохлившись и вжимая голову в плечи. Наш герой безропотно раззявил пасть и сделал страшные глаза. Попытался лизнуть и взвыл...
— А-а, бабуль, он меня в язык клюнул!
Видимо, леденец попался не из пугливых. Яга скрипнула зубом и обернулась ко мне.
— Нет, — сразу замахал руками я. — Во-первых, сладкое портит фигуру, а во-вторых, пытки свидетелей у нас в отделении категорически запрещены!
— Никитка! — истерично взвизгнула наша эксперт-криминалистка. — Не заводи меня, лизни птицу в хвост, раз спереду она клюётся! А не то мы сей же час с осколками энтого свидетеля чай вприкуску пить будем!
— Дозвольте я за Никиту Ивановича ещё раз лизну, — подал голос Митя. — А ну, подь сюды, сволочь леденцовая...
Он так страшно клацнул зубами, что петух уже практически попрощался с хвостом, как вдруг распахнул клювик и заговорил прекрасно знакомым нам девичьим голосом:
— Ой-й! И чё нам делать, он всех нас съест! Ой-ёй, ну не сразу, а по одной, конечно, и меня, младшую, напоследок! Ой-ой-ой, а чё я тады реву-то, как корова?! А-а, вспомнила. Дык вас жа-ле-ю-чи-и, подружки дорогие-э-э!
— Душевно завывает, по-деревенски, — сентиментально улыбнулся мой непробиваемый напарник. — Как на похоронах, аж за сердце берёт...
— А чё сразу заткнись? Чё я затыкаться-то буду? Чай, не царица какая приказывает... Ну а даже и царица, допустим, и чё?!
— Девушка на нервах, возможно, ПМС, потому и нарывается, — значимо предположил я. — В обычное время Маняша вполне себе воспитанная девица. И неконфликтная, и неборзеющая.
Что и кто ей отвечал, мы не слышали, но, судя по тому, что дочь кузнеца без коровы быстренько сменила тон, Олёна и Лидия Адольфина быстро навели порядок, погасив бунт демократических ценностей ещё в зародыше.
— Дык я чё, против, чё ли?! Я ж за государыню нашу и за супругу сыскного воеводы любому глаза выцарапаю! Будь даже он из себя и такой красавчик...
И вот тут мы все услышали отголосок дружного девичьего вздоха. Петушок икнул, поперхнулся и без предупреждения отключил аудиосвязь, вновь превратившись в простой замурзанный леденец.
— Издох, — резюмировала Яга. — В сахаре большой силы нет, ить он же продукт производный, сам по себе в живой природе не растёт, потому и жизни долгой не имеет. На, Митенька, грызи смело!
Наш младший сотрудник, счастливый, что петушок ему всё-таки вернули, с видимым наслаждением лизнул его пару раз и так же запасливо убрал в кафтан. Бог ему судья, лично мне бы и в голову не пришло таскать всякие липкие сладости в кармане мундира. Брр...
— Ну, что я могу сказать, сотруднички дорогие... — Глава нашего экспертного отдела, сложив руки на груди (или что она этим словом называет), подняла на нас победный взгляд и подмигнула. — Все девки живы! Энто на сей момент главное. Ну и конечно, нам бы поторапливаться стоило, ибо сердце женское не камень, а Змей, судя по всему, не такой уж и проклятущий. Кабы до нашего приезду у царя Гороха ветвистые рога не выросли. Да, да, Никитушка, про твою Олёну вообще молчу...
— В смысле? — напрягся я.
— Дык она уж, как ни верти, а из всех трёх самая красивошная будет, — виновато развела руками бабка. — Так что если о мужском взгляде речь вести, то и получается, жена твоя для похитителя — всех прочих желаннее будет!
Мать моя прокуратура, весь следственный отдел внутренних органов...
Я поймал себя на жгучем желании задушить Бабу-ягу только за то, что она абсолютно права. Наша всеми любимая царица всё-таки обладала внешностью и характером на любителя. Маняша — дочь кузнеца, девушка свежая, яркая, но с явно выраженной крестьянской фигурой. То есть всё есть, всё крепкое, сбитое, надёжное, приспособленное рожать в поле, не отрываясь от жатвы.