Дорожка заметно расширилась, кусты разбегались по сторонам, печь послушно, как бронетранспортёр, несла всех нас вдоль опушки леса. Я поманил пальцем ворона, и говорящая птица, вспорхнув, уселась рядом.
— Ты там от Кощея хотел что-то передать?
— Угу, я скажу, а твоя мне опять чем-нибудь по башке шарахнет? Спасибочки, голова не казённая...
— Готов принести извинения от лица всего отделения милиции. Устроит?
— Вполне. Приноси.
— Извини. Всё. Принёс.
— Хотелось бы больше раскаяния в голосе, но... извинения приняты, — важно согласился чёрный ворон, не став лезть в бутылку. — Тебе коротко али как положено, с расстановкой, в деталях, с описательностью?
— Давай демоверсию.
— Будь по-твоему, участковый. К господину моему слуги его верные двух девиц со Стеклянной горы доставили. Так что для базару тема есть.
— Яга и Маняша?
— Они самые.
— Подонок...
— Эй?! Чё ты сразу в обидки, посол лицо подневольное...
— Я не о тебе. — Мне стоило больших трудов сохранять ровное выражение лица и не сжимать кулаки. — Чего он от меня хочет?
— Ясно чего. Твою голову в обмен на их жизни.
Собственно, на этом содержательная часть нашего диалога была исчерпана.
Я обладал всей полнотой информации о планах своего противника, но пока даже близко себе не представлял, чем могу на это ответить. В обычной школе милиции не учат профессиональному освобождению заложников, кажется, мы об этом уже говорили. Тем не менее в случае со Змеем Горынычем такие мелочи, как отсутствие опыта, войска и оружия, меня не остановили.
Сейчас ситуация была похожей, но не совсем. Вместо надёжного друга — серого волка у меня под рукой лишь нежно любимая жена и толстая бесовка, которая вообще непонятно на кого работает. Выбить из неё правду можно только в царской пыточной, и тоже далеко не факт.
Вместо серьёзного посоха Деда Мороза на троих один разряженный пистолет. В принципе можно было бы вообще его выбросить, но мало ли? Вдруг хоть как-то пригодится, вон ворон-то даже на разряженный ствол повёлся...
Из положительного только Емелина печь. Очень хороший транспорт, удобный, тёплый, с высокой проходимостью. Правда, чем конкретно она может помочь в деле спасения бабки и Митькиной односельчанки? Ну разве что максимально быстро доставить меня к Кощею, где я сам сдамся на обмен. А вот будет ли он?
— В целом я глубоко сомневаюсь, что, получив меня, гражданин Бессмертный благородно отпустит двух милых девушек, — сам себе заявил я. — Это не в его стиле, он же спать спокойно не сможет, пока не изведёт всю нашу опергруппу. А тут такой чудесный случай подвернулся.
Ворон вежливо кашлянул в крылышко и молча подмигнул. Как я понимаю, это было некое одобрение моим выводам. Значит, всё верно, Кощей никого живым не отпустит и не собирался даже.
Внезапно печь резко встала, так что толстая бесовка, не удержавшись, полетела кубарем вниз нюхать придорожную пыль.
— Есть причина? — резонно уточнил я.
Печь чуть развернулась корпусом влево. А там, на лужайке, спокойно пасся тот самый златогривый конь, на которого по идее мы с Митей и должны были обменять Василису Премудрую. Если мы ещё где-нибудь на ветке и ту самую белую птичку увидим, я точно начну в сказки верить.
При виде нас конь призывно заржал и сам побежал к печке.
— Так вот чей свежий навоз мы скорее всего видели у камня. — Мне пришлось признать собственную ошибку. — Разворачиваемся назад! Тут нам больше ловить нечего.
Дождавшись, пока грязная, отплёвывающаяся песком бесовка влезет обратно, мы развернулись на тропе и с удвоенной скоростью вернулись к валуну. Златогривый конь легко бежал рядом, не отставая ни на шаг.
— А ты хитёр, участковый, — едва не касаясь клювом моего уха, пробормотал ворон. — В самое сердце Кощеево решил удар нанести.
— Вы имеете в виду «прямо пойдёшь, голову сложишь»?
— А то ты не знал! Умён да догадлив, уважаю, а только всё ли продумал?
Я промолчал, просто потому что ответа у меня не было. Слишком много вопросов...
Во-первых, я, конечно, мог догадываться, что кроется на той дороге, где «убитому быть». Допустим, там как раз и расположен тот легендарный дуб, на котором висит сундук, в сундуке заяц, в зайце утка, в утке яйцо, в яйце иголка, в иголке — смерть гражданина Бессмертного.
Уже противоречие, не находите? Если уж действительно бессмертный, то какая, на фиг, иголка?! А если смерть для него всё-таки есть, то тогда его крутая бандитская кличка не более чем дешёвые понты, рассчитанные на доверчивую публику.
Что тем не менее не снимает вопрос номер два: допустим, что там и впрямь висит сундук на дубе, что мы с ним делать-то будем? В сказках Ивану-царевичу за красоту и доброту помогали разные звери: медведь, волчица, птица сокол и рыба щука. У меня таковых нет, хотя, конечно, сейчас на печке тоже собран тот ещё зоопарк.
— Баба-яга как-то обмолвилась, что смерть свою Кощей пуще глаза бережёт. Это как? — Я обернулся к ворону.
Тот, видимо, был не прочь поболтать, поэтому с комплексами преданности господину особо не заморачивался.
— Раньше берёг, было дело. Охрану шамаханскую полками ставил, со Змеем договаривался, сам каждый день от зеркала волшебного не отлипал. Потом подустал и...
— Привык?
— Да, скучно ему стало, — откровенно зевнул мой пернатый собеседник. — Ну, понаедут туда от валуна-камня один-два богатыря в год, кто посмелее да поглупее будут. Разберётся с ними Кощей, а дальше чем руки занять? Ить злые дела немалого времени требуют, да ещё и самоотдачи полнейшей. А тут сиди день за днём и в зеркало пялься. И придумал он тогда хитрость иезуитскую...
— Прошу прощения, ты где учился?
— Э-э, во Фрайбурге, в Сорбонне, в Стамбуле тоже, ну и много лет практики с якутами на русском Севере, — чуть смутился ворон. — А что, так заметно, да?
— Хорошее образование не скроешь.
— Кощею не говори, он такого не любит. Я для него тварь перелётная, разговору обученная, от его воли во всём зависящая.
— Не напрягает?
— Нормальная работа, бывает хуже...
Мы помолчали. Иногда обычный душевный разговор с глазу на глаз, без наездов и угроз, решает очень многое в вопросах профилактики преступлений. Разумеется, ворон не станет нам другом, не бросит прежнего хозяина и не перебежит на работу внештатным сотрудником в отделение, но всё-таки...
— Приехали, — крикнула говорящая птица, топорща перья. — Вот он, камень придорожный, на нём сама судьба три дороги выбила. Куда свернёшь, сыскной воевода?
— Прямо, туда, где нас обещают грохнуть, — уверенно указал я.