Я провела месяцы путешествия размышляя, что же мне с этим делать. Как это использовать. Как противостоять трудностям, таящимся в этой истории, или обратить их себе на пользу. И чего же именно я надеялась достигнуть.
Мне трудно понять, много ли я помню о себе. Много ли могла знать того, что скрывала от самой себя всю жизнь. Взять, к примеру, тот последний приказ, инструкцию, которую я, «Справедливость Торена», дала мне, Один Эск Девятнадцать: «Доберись до Дворца Ирей, найди Анаандер Мианнаи и расскажи ей, что произошло». Что я имела в виду? Помимо очевидного факта — что я хотела передать послание лорду Радча?
Почему это было так важно? Потому что. Тогда это являлось насущной необходимостью. Казалось ясным. Несомненно, мне нужно было доставить это послание; конечно, мне нужно было предупредить правильную Анаандер.
Я буду следовать своим приказам. Но за то время, пока я приходила в себя после собственной смерти, пока прокладывала дорогу в пространство Радча, я решила, что сделаю и кое-что другое. Я брошу вызов лорду Радча. И возможно, мое открытое неповиновение ни к чему не приведет, окажется неубедительным жестом, который она едва ли заметит.
По правде сказать, Стриган права. Мое желание убить Анаандер Мианнаи безрассудно. Любая реальная попытка сделать это неразумна. Даже с пистолетом, который я могла принести на встречу с Лордом Радча так, что она об этом не узнает, пока я не решу его показать, даже с ним я могла надеяться лишь издать жалкий вопль неповиновения, который тут же затихнет, и его, бесспорно, проигнорируют. И это ничего не изменит.
Но. Все эти тайные маневры против самой себя. Замышленные, безусловно, для того, чтобы избежать открытого столкновения, не допустить серьезного ущерба Радчу. Чтобы не нарушить слишком сильно убеждения Анаандер Мианнаи в том, что она единая, одна личность. Как только это станет ясно, сможет ли она делать вид, что это не так?
А если сейчас есть две Анаандер Мианнаи, не может ли их быть больше? Часть, которая, быть может, не знает о враждующих сторонах самой себя? Или которая сказала себе, что не знает? Что произойдет, если я открыто выскажу то, что лорд Радча скрывала? Несомненно, что-то ужасное, иначе она не заходила бы так далеко, скрываясь от самой себя. Как только это станет известным и подтвердится, как она удержится от того, чтобы не разругаться сама с собой?
Но как же мне сказать что-нибудь открыто Анаандер Мианнаи? Если я смогу добраться до Дворца Омо, смогу покинуть корабль и ступить на базу, — если я смогу сделать так много, тогда я сумею и встать посреди главной площади и прокричать свою историю, чтобы ее услышали все.
Я могла бы начать, но никогда бы не закончила. Ко мне подойдут сотрудники службы безопасности, может быть даже солдаты, и в новостных программах сообщат, что путешественница сошла с ума прямо на главной площади, но служба безопасности справилась с ситуацией. Граждане покачают головами и пробормочут что-нибудь про нецивилизованных чужаков, а затем все про меня забудут. И какая бы часть лорда Радча ни заметила бы меня первой, она сможет легко выбросить меня из головы как неполноценную и безумную — или, по крайней мере, убедить в этом различные другие части самой себя.
Нет, мне нужно полное внимание Анаандер Мианнаи, когда я буду говорить то, что должна сказать. Как это обеспечить — над этой проблемой я билась почти двадцать лет. Я понимала, что сложнее проигнорировать того, чье уничтожение будет замечено. Я могла бы посетить эту базу и постараться сделать так, чтобы меня увидели, чтобы стать знакомой, чтобы ни одна из частей Анаандер Мианнаи не смогла просто избавиться от меня без всяких комментариев. Но я не думала, что этого окажется достаточно, чтобы вынудить лорда Радча — все составляющие лорда Радча — послушать меня.
Другое дело — Сеиварден. Капитан Сеиварден Вендааи потерялась на тысячу лет, нашлась случайно и снова пропала. Любого радчааи это заинтересует, не может не заинтересовать из-за их религии. А Анаандер Мианнаи — радчааи. Возможно, самая что ни на есть радчаайская из всех радчааи. Она непременно заметит, что я вернулась в компании с Сеиварден. Как любой другой гражданин, она заинтересуется, пусть даже подсознательно, что бы это могло значить. А с учетом того, кто она есть, ее подсознание — весьма существенно.
Сеиварден попросит об аудиенции. Она в конце концов будет предоставлена. И эта аудиенция привлечет все внимание Анаандер, ни одна из ее частей не станет пренебрегать таким событием.
И несомненно, Сеиварден будет пользоваться вниманием лорда Радча с той минуты, как мы сойдем с корабля. И я, прибыв в ее обществе, — тоже. Крайне опасно. Возможно, я не слишком хорошо скрываю свою сущность и меня смогут распознать. Но я твердо решила попытаться.
Я сидела на койке в ожидании разрешения покинуть корабль во Дворце Омо, мой рюкзак лежал у ног, Сеиварден, снедаемая скукой, беспечно откинулась на стену напротив меня.
— Тебя что-то беспокоит, — заметила мимоходом она. Я не ответила, и она продолжила: — Ты всегда напеваешь эту мелодию, когда чем-то озабочена.
Мое сердце — это рыбка, скрывается в ежовнике. Я размышляла о том, что все может не заладиться с самого начала, с той минуты, как я сойду с корабля и столкнусь с инспекторами порта. Или со службой безопасности базы. Или еще что похуже. Думала о том, что меня арестуют прямо в порту и все, что я сделала, окажется напрасным.
И я думала о лейтенанте Оун.
— Я так предсказуема? — Я заставила себя улыбнуться, словно меня это позабавило.
— Не предсказуема. Не совсем так. Просто… — Она помедлила. Слегка нахмурилась, будто внезапно пожалела, что заговорила. — У тебя есть несколько привычек, которые я заметил, вот и все. — Она вздохнула. — Портовые инспектора вкушают чай? Или ожидают, пока мы созреем? — Мы не могли оставить корабль без разрешения Инспекторского управления. Инспектор, вероятно, получил наши документы, когда корабль запросил разрешение пристыковаться, и у него было много времени просмотреть их и решить, что делать, когда мы прибудем.
Все так же опираясь спиной на судовую переборку, Сеиварден закрыла глаза и стала мурлыкать себе под нос. Ее голос подрагивал, звучал то тише, то громче, и она перевирала интервалы. Но тем не менее это было узнаваемо. Мое сердце — это рыбка.
— Буфера Аатр! — выругалась она, пропев полтора куплета, по-прежнему не открывая глаз. — Ты и меня заразила.
Прозвучал дверной колокольчик.
— Войдите, — сказала я.
Сеиварден открыла глаза и села прямо. Собранная. Я заподозрила, что ее скука была притворством.
За скользнувшей в сторону дверью оказалась особа в темно-синем пиджаке, перчатках и брюках инспектора порта. Стройная и молодая; возможно, двадцати трех или двадцати четырех лет. В ней было что-то знакомое, хотя я не могла понять, кого она мне напоминает. Об этом могла бы сообщить мне более редкая, чем обычно, россыпь драгоценностей и памятных брошек, если бы я присмотрелась к ним поближе, чтобы прочесть имена, что было бы неприлично. Напротив меня Сеиварден спрятала голые руки за спину.