Book.

– Не ребенка она носит, – с улыбкой сказал Кернс. – Отойдите, джентльмены, и я вам покажу.

Он вытащил из-за голенища длинный охотничий нож и склонился над старухой, что лежала, свернувшись, на боку; лужица крови натекла под ее серовато-седыми волосами. Кернс не ударил ее ножом. Он сделал быстрый поверхностный надрез на ее животе и затем отскочил назад. Порез вздрогнул, а затем живот старухи взорвался, раскрывшись настежь с громким лопающимся звуком, и изверг мелкую, прозрачную взвесь и зловонный бульон из водянистой крови и атрофировавшихся внутренностей. Кернс от души рассмеялся и сказал:

– Видите? Она не беременная. Ее просто очень уж жутко пучит!

Аваале в омерзении отвернулся, но Уортроп, казалось, был зачарован этим феноменом. Доктор сравнил его с выброшенными на берег китами, чьи разлагающиеся тела так переполнялись газами, производимыми бактериями в гниющих кишках, что в буквальном смысле слова взрывались. Это объясняло развороченные животы и окровавленные стены и потолок в Гишубском пристанище смертников.

– Или некая субстанция, содержащаяся в пуидресере, или реакция тела на заражение… – задумчиво проговорил Уортроп.

– Я думал, вам понравится. Помните, я рассказывал про русского с пунктиком насчет начищенных ботинок? С ним так и случилось. Промочил собой как из шланга двоих, пока Сидоров его осматривал.

Доктор с отсутствующим видом кивнул.

– Не вижу вашего Минотавра.

– Нет, – вздохнул Кернс. – Снова он ускользнул из моих когтей. Но я с ним еще не закончил. Прежде, чем мы уедем, я еще украшу его головой мою стену с экспонатами, можете мне поверить!

Затем последовал долгий спор между монстрологом и Кернсом насчет того, что же нам теперь делать. Мы все вымотались и отчаянно нуждались во сне, но Кернс настаивал, что следует немедленно покинуть это место. Он знал, что сравнительно близко бродит еще одна стая «гнилушек», и опасался, что наше везение – или запас патронов – подойдет к концу. Уортроп напомнил Кернсу, что тот сам назвал расселину «идеальной позицией», и сказал, что лучше расставить силки, чем нарываться на засаду.

– Выше есть пещера, где-то в миле отсюда, – допустил Кернс. – Наверное, можно двинуться и туда. Но лучше всего держаться их распорядка – спать днем и охотиться ночью.

– Понимаю, – сказал Уортроп. – Но пользы от второго будет немного, если на нашу долю совсем не выпадет первого! Давай-ка, Уилл Генри, я понесу ребенка. Бери наш рюкзак и мой чемоданчик с инструментами. Мы с Кернсом впереди; Уилл Генри и Аваале замыкают. А теперь тихо и быстро.

Так мы и отправились вглубь, в сердце гор. Путь был нелегок, усыпан камнями – некоторые были размером с одноконный экипаж на двоих, – иссечен глубокими трещинами и временами столь узок, что мы вынуждены были поворачиваться боком и обтирать спинами отвесный утес, пока носки наших башмаков болтались в тысяче футов над иззубренной землей. Воздух стал разреженным и холодным. Ветер придавливал нас сверху и больно кусал за щеки. Я чувствовал, что мое лицо немеет.

– У меня на родине есть старинная поговорка, walaalo, – в какой-то момент сказал Аваале. – «Не ходи в змеиное гнездо с открытыми глазами». Я в свое время не понимал, что она значит. Теперь понимаю! – он тихо рассмеялся. – Как думаешь, может такое быть, что эту гадюку Кернса послал бог?

Мысль эта была столь абсурдной, что я против воли расхохотался.

– О чем ты говоришь? – спросил я.

– О ребенке! Кернс выслеживал его до места, где мы были, а теперь я должен доставить его невредимым к его народу.

– Только вот он сказал, что они его убьют.

Аваале тихо выругался, но улыбался.

– Я говорю только, что бог мог послать меня малышу, а не тебе.

– В этом больше смысла, – ответил я. – Я собирался ее убить, Аваале. Пистолет был в дюйме от ее головы, и я жал на курок…

– Но не нажал.

– Нет. Я увидел, что он кормится, и запаниковал.

– А. Ты имеешь в виду, ты предназначен был его спасти.

– Я никого спасать не предназначен! – огрызнулся я. Внезапно меня охватила злоба. – Я здесь, чтобы служить доктору, который здесь, чтобы служить… служить науке, и все. Все.

– Ох, walaalo, – он вздохнул. – Ты больше пират, чем я когда-либо был.

Пещера Кернса на деле оказалась лабиринтом тесных камер, соединенных туннелями, что за миллионы лет выдолбили в скале муссоны, прогрызавшие себе пути сквозь крошечные трещины в камнях. Природа может быть лишена чего угодно, но только не терпения. Дальняя от входа камера была самой большой и, вероятно, наиболее безопасной, но Кернс предостерег нас от того, чтобы там заночевать: эта пещера служила домом тысячам летучих мышей, и их помет покрывал камни слоем толщиной в фут.

Следующим утром меня разбудили летучие мыши, порхавшие над нашими головами в головокружительном черно-коричневом балете и возбужденно попискивавшие, летя к своим насестам. Я встал последним и нашел доктора и Аваале сидящими у входа в пещеру; найденыш вяло извивался у Уортропа на коленях.

– Где доктор Кернс? – осведомился я.

– Разведывает путь. Во всяком случае, он так сказал.

– Как малыш? – спросил я.

– Голоден, – ответил Уртроп. – И очень слаб, – младенец грыз деснами костяшку монстролога. – Но у него нет симптомов, хотя он совершенно точно вошел в контакт с возбудителем через молоко матери. Из этого следует, что у него может быть что-то вроде врожденного иммунитета, – он кивнул на чемоданчик с инструментами рядом. – Я взял образцы его крови. Если ничего больше из этого не выйдет, Уилл Генри, мы, может быть, хотя бы сумеем найти лекарство от звездной гнили.

Кернс возвратился несколько минут спустя, неся свою винтовку и небольшую кожаную сумку. Он прошерстил в пещере свои немногочисленные запасы и вернулся с узлом лохмотьев, который тщательно уложил в пирамиду, прежде чем поджечь. Тряпки занялись ярко и жарко, а затем обратились в тлеющий прах.

– Пристойных дров в этих горах нет, – пожаловался Кернс. Он зарылся в сумку, извлек трех дохлых пауков – самых больших, что я когда-либо видел, больше огромной ладони Аваале, – и бросил их прямо в курящийся пепел. – Solifugae – верблюжьи пауки. Вы должны одного попробовать, Пеллинор. Я к ним в некотором роде пристрастился.

– Как далеко до гнездовий? – спросил мой наставник, оставив угощение без внимания.

– Недалеко. Полдня, если не станем останавливаться на привал и если гора в хорошем настроении. У нее бывает всякое, между прочим. Вчера она была очень зла, топала и надувала свои каменные щеки. Очень гордая каменюка – и вспыльчивая. Вроде одного моего знакомого ученого.

– Ребенок умирает с голоду, – сказал Аваале, чье терпение насчет Кернса подходило к концу. – Я должен срочно идти в Хок. Ты знаешь путь?