Поднялся старый крестьянин. Он сообщил, что в тот день находился вместе с хозяином. Тревельян угрожающим тоном заставил старика подтвердить, что он проработал на Леонарда двадцать лет.
– Итак, у тебя есть все основания выгораживать своего хозяина, – произнес коронер холодным тоном.
На помощь ему пришел сэр Квинтин.
– Если его повесят, собственность отойдет государству, и ты окажешься на улице, – заявил он свидетелю.
– Я… Я просто говорю правду, мастер, – запротестовал тот.
– Надеемся на это, старик. Для лжесвидетелей предусмотрены особые наказания.
– Неужели мы не можем ничего сделать? – шепнул мне Барак. – Этот старый увечный козел не имеет никакого права допрашивать кого бы то ни было.
Я покачал головой.
Гарольд отпустил старого слугу. Сэр Квинтин в этот момент смотрел на меня, приподняв брови. Он показывал мне свою власть. Коронер тем временем вновь ударил молотком, чтобы утихомирить поднявшуюся волну разговоров. Дождавшись тишины, я поднялся на ноги.
– Сэр, – произнес я, – справедливость требует, чтобы прозвучал вопрос, не мог ли кто-нибудь еще обладать мотивами для убийства Абигайль Хоббей.
Тревельян развел руками:
– Ну, кто еще мог хотеть смерти бедной женщины?
Я помедлил, понимая, что скажу сейчас ужасную вещь для семейства Хоббеев, однако Леонард имел право на правый суд:
– Сэр, я провел в этом доме неделю. И боюсь, что едва ли не все встреченные мной люди не любили мистрис Хоббей. Сам мастер Хоббей признал это. Так, например, был… случай, закончившийся смертью ее собаки.
По скамьям пробежал новый ропот. Дэвид повернулся и с предельным ужасом посмотрел на меня. Дирик и Николас Хоббей тоже уставились на меня круглыми глазами. Впрочем, Хью невозмутимо смотрел в пространство перед собой. Внезапно возвращенный в подлинный мир Хоббей-старший поднялся и произнес:
– Коронер, это был несчастный случай.
Поднялся и Винсент:
– Схожий инцидент случился и с Эттисом. Он имел наглость явиться в кабинет мастера Хоббея и там вступить в спор с ним и со мной. Пришедшая туда мистрис Хоббей наговорила ему резких слов. Я присутствовал при разговоре и все слышал.
Гарольд обратился ко мне:
– Вы хотите сказать, что ее мог убить и кто-то из членов семьи?
– Я сказал, что это возможно, – ответил я и, помедлив, добавил: – Но могу сказать и больше.
Тут Кертис повернулся ко мне и тоже впился в меня яростным взором. Я невозмутимо встретил его взгляд, и он неуверенно поднялся на ноги и спросил:
– А я могу что-то сказать?
Коронер вопросительно посмотрел на сэра Квинтина.
– Подопечный, – подсказал ему тот.
– Итак, парень? – кивнул Тревельян юноше.
– Мастер Шардлейк прав, здесь все недолюбливали бедную мистрис Хоббей, – проговорил Хью. – Если бы вам пришлось допрашивать всех, кто пострадал от ее языка, свидетелей оказалось бы слишком много.
– А вы лично тоже не любили ее? – уточнил Гарольд.
Поколебавшись, молодой человек ответил:
– Да, не любил. Быть может, я поступал неправильно… – Голос его почти пресекся. – Ведь она много лет вела себя странно, была нездорова. Увидев ее мертвой, я невольно сказал: «Ты заслужила эту смерть». Но в то же самое время я положил цветок ей на колени, ибо она представляла собой самое жалостное зрелище.
Тревельян и Приддис-старший в недоумении переглянулись.
– Заслужила эту смерть? – переспросил сэр Гарольд. – Почему вы сказали такую вещь?
– Именно это я почувствовал в этот момент, сэр.
Квинтин заявил резким тоном:
– Когда на прошлой неделе я разговаривал с вами в Портсмуте, вы ответили мне, что не имеете никаких жалоб на вашу жизнь здесь.
– Так я и сказал, сэр, однако я не говорил, что был счастлив.
На скамьях вскипел уже самый громкий ропот. А потом раздался совсем неожиданный звук: Николас Хоббей разрыдался. Скрывая лицо платком, он поднялся и вышел из зала. Дирик повернулся ко мне с яростным выражением на лице:
– Смотрите, что вы наделали!
Я заметил, что Фальстоу наблюдает за своим господином. Впервые я увидел беспокойство на расчетливом лице управителя. Неужели, подобно старшему Хоббею, он начинает видеть, как рушится его собственный мир? Или у него была собственная причина для беспокойства? Сидевший в цепях Эттис смотрел на Хью с подобием надежды на лице.
Тут произошла еще одна неожиданность. Дэвид вскочил, с грохотом опрокинув свой стул, ткнул пальцем в Кертиса и закричал:
– Ты лжешь! Ты настоящая гадюка, которую наша семья пригрела на своей груди! Ты всегда завидовал нам, потому что не похож на нас, никогда не сможешь стать таким, как мы! Мой отец… он любил мою мать, как и я сам!!! – И юноша обвел комнату взглядом с выражением муки на лице.
Коронер явно встревожился. Он что-то шепнул сэру Квинтину. Я уловил слово «перерыв». Старый Приддис в ответ яростно замотал головой, а затем с размаху стукнул тростью об пол.
– Тихо! Всем молчать! – Он с яростью повернулся ко мне: – Ваше поведение позорно, сэр. Вы превращаете расследование в цирк. Вы не выдвинули никаких свидетельств. Вся семья, это ясно, потрясена горем. Сэр Гарольд, давайте продолжать.
Коронер обвел взглядом комнату, а потом спросил:
– Сержант Шардлейк, располагаете ли вы какими-либо свидетельствами, позволяющими связать кого-либо с совершением этого преступления?
– Нет, сэр. Я только утверждаю, что «сложности» в общении с мистрис Хоббей испытывали многие, a в отсутствие каких-либо прямых улик, указывающих на мастера Эттиса, вердикт должен гласить, что преступление совершено неизвестным лицом или лицами.
– Это будет решать жюри. Садитесь, иначе я обвиню вас в неуважении к суду, – пригрозил Гарольд.
Больше я ничего сделать не мог. Сэр Тревельян не стал вызывать других свидетелей. Жюри отправили решать судьбу подсудимого. Вскоре крестьяне вернулись с вердиктом. Он гласил, что убийство – кто бы сомневался! – было совершено Леонардом Эттисом, йоменом из Хойленда, которого отныне надлежит содержать в тюрьме Винчестера до следующей судебной сессии в сентябре.
Когда Эттиса выводили, он еще раз посмотрел на меня с просьбой. Я один раз энергично кивнул. Передо мной восседал Хью с прямой, как палка, спиной. Возле него тихо рыдал Дэвид. Подошедший к нему Фальстоу взял Хоббея-младшего за руку и увел из зала. Невзирая на жуткую цену, уплаченную семьей, я не сумел расширить область расследования. Теперь ничего не будет происходить несколько месяцев. Я обхватил голову руками. Помещение пустело. Я услышал постукивание палки сэра Квинтина, шедшего по залу. Это постукивание остановилось возле меня, и я поднял глаза. Приддис был явно утомлен, но и доволен собой. Эдвард поддерживал отца под локоть. Неспешно наклонившись, Квинтин негромко проговорил: