– В Лондоне он был чужаком. У него не было здесь друзей, кроме меня, – с печалью добавила несчастная мать.
– Можешь ли ты провести расследование? – посмотрела на меня королева. – Возьмешься ли за это дело? От имени Бесс?
Я задумался. Пока я мог видеть здесь только узел сильных эмоциональных связей. Между королевой и Бесс, между Бесс и Майклом, между Майклом и теми детьми. И никаких фактов, никаких свидетельств, а быть может, и никакого дела. Я взглянул на Екатерину. Она хотела, чтобы я помог ее старой служанке. Я подумал о мальчике Хью, оказавшемся в самой середине всей истории…. Это было всего лишь имя для меня, но такое одинокое и беззащитное…
– Да, – ответил я. – Я сделаю все, что от меня зависит.
Я покинул покои королевы через час, располагая запиской самоубийцы, судебной повесткой и договоренностью с мистрис Кафхилл, чтобы та посетила меня ближе к концу недели: тогда я снял бы с нее полные показания.
Роберт Уорнер ожидал меня в приемной. Он провел меня по винтовой лестнице в свой кабинет – тесную комнатку, заставленную полками, полными бумаг и перевязанных розовыми ленточками пергаментов.
– Итак, вы беретесь за это дело, – проговорил он.
Я улыбнулся:
– Не могу же я отказать королеве.
– Я тоже. Она попросила меня написать Джону Сьюстеру, атторнею [19] Сиротского суда. Я бы сказал, что слушание состоится в следующий понедельник, несмотря на то, что Кафхилл мертв. И этого хочет королева в интересах суда. Сьюстер передаст это Вильяму, и это помешает ему отклонить дело. Паулит принадлежит к числу тех людей, которые предпочитают политическую выгоду – он не захочет огорчать ее. – Уорнер серьезно смотрел на меня, покручивая пальцами длинную бороду. – Но дальше этого пойти мы не можем, брат Шардлейк. Я не хочу слишком уж выпячивать связь с ее величеством. Мы не знаем, что именно лежит в основе этого дела. Возможно, и ничего, но если Майкл Кафхилл наткнулся на что-то серьезное, возможно, королеве не стоит публично связывать с этим свое имя.
– Понимаю. – Я уважал Роберта. Он исполнял обязанности атторнея при дворе королевы более двадцати лет – еще со времен Екатерины Арагонской, – и мне было известно о его особой симпатии к Екатерине Парр, которая возникала у всех, кто работал на нее.
– Вам досталось сложное дело, – проговорил он сочувственным тоном. – До слушания осталось всего пять дней, a мы не располагаем ни единым свидетелем помимо мистрис Кафхилл.
– В связи с окончанием судебной сессии я располагаю нужным временем.
Мой коллега неспешно кивнул:
– Суд по делам опеки все еще заседает. Есть подопечные, и есть деньги, которые можно взыскать.
Как и всякий здравомыслящий юрист, он говорил о Суде по делам опеки с пренебрежением.
– Я сделаю все от меня зависящее, чтобы отыскать свидетелей, – сказал я. – Существует викарий, с которым Майкл имел дело шесть лет назад. Мне поможет собственный клерк, поднаторевший в подобных вопросах. Если свидетели существуют, мы найдем их. Но сначала мне надо сходить в Сиротский суд, посмотреть, что именно написал Майкл в своем иске.
– Кроме того, вам нужно переговорить с Дириком.
– После того, как я увижу бумаги и ознакомлюсь с их свидетельствами.
– Я сталкивался с Дириком, – проговорил Уорнер. – Это сильный противник. Он, вне сомнения, скажет, что дело основано на бессмысленном обвинении, выдвинутом безумцем.
Юридический мирок Лондона невелик, каждый знает каждого – во всяком случае, по репутации.
– Вот почему я хотел бы сперва выяснить общее положение дел, прежде чем посещать его, – пояснил я. – А скажите, какое впечатление оставила у вас о себе мистрис Кафхилл?
– Она охвачена горем, находится в полном смятении. Быть может, ищет козла отпущения, чтобы обвинить его в смерти своего сына. Но я не сомневаюсь в том, что вы сумеете докопаться до самого корня истины. – Мой собеседник печально улыбнулся. – И вы еще опасались, что вам поручат политическое дело! Это читалось на вашем лице, когда вы вошли.
– Да, брат Уорнер, боюсь, что так.
– Королева всегда выполняет свои обещания, брат Шардлейк, – промолвил Роберт с укоризной. – И всегда поможет своей старой служанке в беде.
– Я знаю это. Мне следовало бы проявить больше веры.
– Королева Екатерина с большей добротой относится к своим старинным друзьям, чем все ее предшественницы после первой королевы Екатерины.
– Екатерины Арагонской.
– Да. Она также была доброй женщиной, хотя у нее имелись свои недостатки.
Я улыбнулся:
– Ее католицизм.
Коллега посмотрел на меня серьезными глазами:
– Не только он. Однако я уже и так сказал больше, чем следует. Разговоры на политические темы опасны, хотя сильные люди страны сейчас не имеют времени для интриг. Хартфорд, Норфолк, Гардинер теперь в отъезде, заняты своими военными поручениями. Но если нам удастся пройти через войну, нисколько не сомневаюсь, что все начнется сначала. Католическая партия не любит королеву Екатерину. Вы видели ее книгу?
– «Молитвы и размышления»? Да, она прислала мне ее в прошлом месяце.
Уорнер посмотрел на меня проницательным взором:
– И что вы о ней скажете?
– Я не знал, что сердцем ее владеет такая печаль. Все эти молитвы призывают нас оградиться от стрел несчастий, которые посылает в нас мир, в надежде на спасение в мире грядущем.
– Друзья советовали ей исключить некоторые отрывки – слишком отдающие Лютером. И, к счастью, она послушала нас. Королева всегда осторожна. Например, сегодня она не сделала и шагу из своих покоев, поскольку сэр Томас Сеймур [20] находится в Хэмптон-корте.
– Этот сорвиголова! – проговорил я с чувством. Я встречался с Сеймуром в ту пору, когда король давил на Екатерину Парр, требуя выйти за него замуж, в то время как она сама стремилась выйти за отважного Сеймура.