– Английские войска не устраивают никаких волнений.
– Ты сумеешь выпутать меня из этой истории? – спросил мой помощник серьезным тоном.
– Надеюсь на это. Ты знаешь, что я сделаю все, что смогу. – Я покачал головой. – Сегодня видел, как сотня людей из городского ополчения уходила от Вестминстерской лестницы. A в Линкольнс-инн говорили, что во флоте уже двенадцать тысяч людей. Шестьдесят тысяч ополчения находятся на берегу Канала, тридцать тысяч – в Эссексе. Двадцать тысяч на шотландской границе. Милостивый боже!..
За перегородкой один из разгулявшихся юнцов вдруг выкрикнул:
– Мы разыщем в Лондоне всех французских лазутчиков до последнего! Эти грязные свиньи – не ровня простому англичанину!
– Этот петушок запел бы иначе, будь у него жена и ребенок. – Барак откусил большой кусок пирога и отхлебнул пива.
– Но если бы ты сам теперь снова был бы в их возрасте и одиноким, разве не пел бы сейчас вместе с ними?
– Нет. Я никогда не стремлюсь бежать вместе со всеми, особенно когда вся толпа несется к обрыву. – Утерев губы, Джек снова приложился к кружке.
Я посмотрел на почти опустошенную им посудину:
– Эй, полегче там!
– Ты знаешь, что теперь я много не пью. Именно это поссорило меня с Тамасин. И воздержание не всегда дается мне легко. Это тебе хорошо читать нотации по этому поводу… ты пьешь так мало, что в твоей кружке и мыша не утопишь!
Я грустно улыбнулся. Действительно, пью я мало. Никак не могу выбросить из памяти отца, который после смерти матери проводил все свои вечера в таверне. Уже лежа в постели, я слышал, как слуги ведут его наверх, нетвердо держащегося на ногах и бормочущего какую-то чушь. Я дал себе клятву, что никогда не стану таким. Покачав головой, я промолвил:
– Так что же тебе удалось выяснить сегодня?
– Мне кажется, что в смерти Майкла Кафхилла кроется нечто странное, – негромко проговорил Джек. – Я поговорил с его соседями, повстречался с местным констеблем. Старикана временами даже понять трудно, посему пришлось ублажить его пивом. Он сказал, что у Майкла были раздоры с некоторыми из местных подмастерий. С уличными мальчишками, пыжащимися, чтобы изобразить из себя невесть что, и во всех видящими французских лазутчиков.
– Какого рода раздоры?
– Констебль слышал, как некоторые из них выкрикивали ругательства в спину Кафхилла. Очевидно, здешним парням не нравилось, как он смотрел на них.
– И как же?
– Так, как если бы хотел забраться к ним в гульфики.
Глаза мои округлились:
– На слушании об этом не должно прозвучать ни слова. А что сказали соседи?
– Под комнатой Майкла живет молодая пара. Они не часто встречались, разве что слышали, как он поднимается по лестнице или расхаживает у себя в комнате. В ночь его смерти их разбудил какой-то грохот. Муж поднялся наверх, но ему никто не ответил, поэтому он вызвал констебля. Тот взломал дверь и обнаружил, что Кафхилл повесился на потолочной балке. Вырезав полосу из простыни, он связал из нее удавку, а потом встал на стул и ногою отбросил его. Стул-то и произвел шум. – Оживившийся Барак подвинулся вперед. – Я спросил у тех молодых соседей, не слышали ли они на лестнице других шагов, направлявшихся вверх или вниз. Они не слышали, но над комнатой Майкла других этажей нет. И констебль сказал, что окно в комнату было открыто.
– Лето, чему ж тут удивляться!
– Я просто хочу сказать, что некто мог забраться в комнату через окно, удушить спящего Майкла, а затем повесить его. – Барак улыбнулся лукавой, как в прежние времена, улыбкой. – Если хочешь, можем завтра сходить туда, поглядишь сам. Комнату с тех пор не сдавали. Констебль оставил ключ у молодой пары снизу. Я предупредил их, что могу вернуться и притом не в одиночестве.
– Я подумаю об этом. А как насчет викария?
– Он по-прежнему служит в той же самой церкви, Святой Эвелины на Фолл-лейн. Зовут его мастер Бротон. Его не оказалось на месте, и служка велел зайти завтра к одиннадцати.
Я улыбнулся:
– Отлично. Возможно, у нас появится свидетель. И мы нуждаемся в нем.
Я рассказал Барку о своем визите в Суд по делам опеки:
– Ты легко отделался, если тебе просто пришлось заплатить за пиво. Мне вот пришлось расстаться с тремя шиллингами чистым серебром, чтобы заручиться помощью Миллинга. Завтра переговорим с викарием. Кроме того, мне придется посмотреть на жилище Майкла. Впрочем, мать говорила, что записка точно была зажата в его руке. – Я нахмурился. – Интересно, что такого он мог увидеть в Хэмпшире, чтобы лишиться рассудка?..
Голоса компании за перегородкой становились все громче, и я вновь услышал скрежещущий голос своего эконома:
– Мужчины теперь слишком обабились! Спят себе, как ни в чем не бывало! Иной подбросит веток в очаг, натянет одеяло на уши и дрыхнет, что та свинья!
– А я лучше повозился бы со своей милой киской! – отозвался кто-то из его собутыльников.
Колдайрон гаркнул, перекрывая хохот:
– Твоих кисок в армии навалом! Сами за лагерем ходят! Грязные девки, конечно, однако они знают, что делают! А ну, ребята, кто меня пивком еще раз угостит?
– Ты с ним ошибся, – проговорил Барак.
– Уже понял. И намерен отделаться от него сразу, как только найду замену.
Джек опустошил свою кружку:
– Не хочешь еще одну? Не беспокойся. Это будет последняя.
– Хорошо. Только не попадись Колдайрону на глаза.
Пока мой товарищ ходил за выпивкой, я погрузился в раздумья, и когда он вернулся, сказал:
– Мне удалось выяснить в Сиротском суде кое-что об Эллен. Сумасшествие ее не было официально установлено.
– Тогда каким образом она угодила в Бедлам?
– Именно это я и хочу выяснить. Кто-то за нее платит. Смотритель Метвис, конечно, знает, кто именно, иначе быть не может. Как и все смотрители Бедлама, управлявшие им последние девятнадцать лет. Должность смотрителя считается доходной, ее продают придворным.
– Дело кончится тем, что ты еще теснее привяжешься к ней, – заметил Барак.
Я покачал головой:
– Этого не будет. Я не могу пойти на это.
– Смотри, в данный момент у Эллен есть крыша над головой, нечто вроде работы. Если ты закопаешься в ее фамильные секреты, тот, кто сейчас платит за ее пребывание в Бедламе, может прекратить это делать. И тогда смотритель может выставить ее на улицу. Куда ей идти тогда… в твой дом?
Я вздохнул, ибо Джек говорил правду:
– Я буду действовать тихо и осторожно. Но если я поеду в Портсмут, то никак не смогу удержаться от попытки выяснить, что именно случилось в Рольфсвуде.
– Ты действительно туда поедешь?