Вторая стрела ушла в сторону, вонзившись в вал, a юноша вскрикнул от боли и схватился за руку. Между пальцев потекла кровь. Офицер бросил на него суровый взгляд:
– Значит, не практиковался, так? Даже стрелу пустить толком не можешь. Так что пойдешь в копейщики, вот как! Такому высокому парню, как ты, самое место в рукопашной.
На лице молодого человека появилось испуганное выражение.
– Давай дальше! – рявкнул офицер. – У тебя есть еще четыре стрелы. И оставь в покое свою руку. Вон народ собрался, надо же его повеселить!
Я отвернулся. Некогда и мне пришлось претерпеть унижение перед лицом толпы, и с тех пор подобные зрелища не доставляли мне удовольствия.
Когда я вернулся в Гейтхаус-корт, цветочницы уже не было. Я отправился в свои палаты, где во внешней приемной мой молодой писец Скелли переписывал какие-то распоряжения. Он близко пригнулся к столу, внимательно рассматривая документ сквозь очки.
– На полях Линкольнс-инн сегодня смотр стрелков, – заметил я.
Писец посмотрел на меня и невозмутимым тоном ответил:
– Я слышал, что городскому ополчению приказано выставить тысячу человек на южное побережье. Вы и вправду считаете, сэр, что французы могут начать вторжение?
– Не знаю, Скелли, – ответил я с успокаивающей улыбкой. – Но тебя не призовут. Ты женат, и у тебя трое детей, а кроме того, без очков ты ничего не видишь.
– На это я и сам надеюсь и об этом молюсь, сэр.
– Я в этом не сомневаюсь, – заверил я его. Впрочем, в чем можно быть уверенным в наши дни? – Барак еще не вернулся из Вестминстера? – сменил я тему, глянув на пустой стол помощника, которого послал в Суд по ходатайствам передать некоторые показания.
– Нет, сэр.
Я нахмурился:
– Надеюсь, что с Тамасин ничего не случилось.
Скелли улыбнулся:
– Я уверен, что все дело в лодке на реке, сэр. Вы же знаете, как трудно теперь с этими перевозчиками.
– Возможно. Скажи Бараку, чтобы он зашел ко мне сразу же, как только вернется. А я должен заняться своими бумагами.
Я вернулся в свой кабинет, ничуть не сомневаясь в том, что писец считает меня слишком нервным. Но Джек Барак и его жена Тамасин были моими близкими друзьями. Тамасин была на седьмом месяце беременности, а первый ее ребенок родился мертвым. Со вздохом я рухнул в кресло и взял в руки лист с претензией, которую читал прежде. Взгляд мой снова коснулся письма, остававшегося на углу стола. Я заставил себя отвернуться, однако мысли мои скоро вернулись к смотру стрелков… Я представил себе вторжение и этих молодых людей – истерзанных и погибших в бою.
Выглянув из окна, я улыбнулся и покачал головой, заметив высокую и тощую фигуру своего старинного врага, Стивена Белкнапа, ковылявшего по залитому солнцем двору. Теперь он заметно сгорбился и в черной мантии барристера и белой шапочке казался огромной сорокой, склевывавшей червяков с мостовой.
Белкнап внезапно распрямился, посмотрел вперед, и я заметил шагавшего в его сторону Барака, через плечо которого была переброшена кожаная сумка. Я обратил внимание на животик, теперь распиравший зеленый дублет моего помощника. Лицо его также приобрело некоторую полноту, смягчавшую черты и заставлявшую его казаться моложе. Стивен повернулся и заторопился к капелле. Два года назад этот странный и скаредный человек задолжал мне небольшую сумму. И теперь обыкновенно наглый Белкнап, считавший предметом своей гордости никогда не расставаться с деньгами, поворачивал в сторону сразу, как только замечал меня. В Линкольнс-инн его поведение сделалось расхожей шуткой. Очевидным образом он теперь избегал и Барака. Мой помощник остановился и с широкой улыбкой уставился в спину моего торопившегося прочь должника. Я ощутил облегчение: значит, с Тамасин не случилось ничего плохого.
Через несколько минут помощник оказался в моем кабинете.
– Как дела с показаниями? – спросил я.
– Все в порядке, но трудно было найти лодку от Вестминстерской лестницы. В реке полным-полно когов [7] , доставляющих припасы войскам, так что лодкам приходится оставаться на берегу. Один из больших военных кораблей стоял внизу возле Тауэра. Наверное, его привели вверх по течению из Дептфорда, чтобы люди могли увидеть его. Только звуков радости на берегах я почему-то не слышал.
– Люди уже привыкли к таким зрелищам. Вот когда «Мэри-Роз» и «Грейт-Гарри» шли в море, тогда все было совсем по-другому. Их приветствовали сотни собравшихся на берегах людей. – Я указал на табурет перед своим столом: – А теперь садись. Как сегодня идут дела у Тамасин?
Сев, мой собеседник сухо улыбнулся:
– Ворчит. Жарко ей, и ноги опухли.
– И в том, что будет девочка, не усомнилась?
– Ну да. Вчера ходила по своим делам к какой-то знахарке в Чипсайд, и та, конечно, сказала ей то, что она и хотела услышать.
– A ты по-прежнему уверен в том, что будет мальчик?
– Уверен. – Джек покачал головой. – Но Тамми настаивает на том, чтобы жизнь шла обычным чередом. Я говорил ей, что леди из общества не выходят из дома за восемь недель до рождения ребенка. Думал, что эти слова заставят ее задуматься, но этого не случилось.
– Итак, осталось восемь недель?
– Так говорит Гай. Он обещал прийти завтра и посмотреть ее. А еще за ней приглядывает мамаша Маррис. Тамми радовалась тому, что я иду на работу. Она говорит, что я напрасно волнуюсь.
Я улыбнулся, понимая, что Джек и Тамасин были теперь счастливы. После смерти первого ребенка у них было плохое время, и жена оставила моего помощника. Однако он сумел вернуть ее упорной и настойчивой любовью, на которую, как я думал раньше, он просто не был способен. Я помог ему отыскать поблизости небольшой домик и толковую служанку в лице подруги Джоан, мамаши Маррис, опытной и умелой няни.
Я кивнул в сторону окна:
– Только что видел, как Белкнап свернул в сторону, чтобы не повстречаться с тобой.
Барак рассмеялся:
– С этим он запоздал. Он боится, что я напомню ему о тех трех фунтах, которые он задолжал тебе. Тупой засранец! – Глаза его ехидно блеснули. – Теперь тебе следовало бы потребовать с него уже четыре фунта, учитывая, насколько упала стоимость денег.
– А знаешь, по-моему, на самом деле наш друг Белкнап не вполне здрав умом. Вот уже два года он делает из себя шута и мишень для общих насмешек тем, что старательно избегает меня, а теперь уже и тебя.
– Но при этом он становится все богаче. Говорят, что он продал часть своего золота Монетному двору для перечеканки и что теперь, после того как ссуды с процентами были объявлены законными, раздает много денег в долг тем, кому нужны средства для уплаты налогов.
– В Линкольнс-инн немало таких, кому потребовались деньги, чтобы оплатить «добровольный» побор. Слава богу, что мне хватило на это золота! Тем не менее поведение Белкнапа не свидетельствует о здравом рассудке.