Если телефон нашла официантка, она, скорее всего, унесла его с собой, ведь он оставил ей щедрые чаевые. Он набрал собственный номер – чем черт не шутит?
* * *
Миа завтракала в обществе Дейзи, когда со стороны окна до нее донесся голос Глории Гейнор, исполнявшей «I Will Survive». Подруги удивленно посмотрели друг на друга.
– Это где-то на диване, – безразлично бросила Дейзи.
– У тебя музыкальный диван? Как странно!
– Скорее у твоей сумки поутру прорезался голос.
Миа вытаращила глаза и бросилась к подозрительному предмету. Она засунула в сумочку руку, но певица умолкла.
– Бедняжка Глория устала?! – насмешливо крикнула Дейзи из кухни.
Песня возобновилась.
– Нет, она вышла на бис. Глория молодчина, знает, как завести публику!
В этот раз Миа успела ответить.
– Да, – пробормотала она. – Нет, я не официантка. Да, это я. Не думала, что вы станете трезвонить в такую рань. Я все поняла, это шутка… Да, могу… Где это? Понятия не имею… Перед Опера Гарнье в час дня? Договорились, до встречи… Конечно, я вас умоляю… До свидания.
Миа убрала телефон в сумочку и вернулась за стол. Дейзи налила ей чаю и вопросительно уставилась на нее.
– Билетер тоже был шведом?
– Что?..
– Что еще за Глория Гейнор?
– Человек забыл в кино телефон, я его подобрала, он позвонил и просит вернуть.
– Ох уж эта мне английская вежливость! Ты потащишься к Опере, чтоб вернуть незнакомцу мобильник?
– Разве этого не требуют приличия? Если бы я потеряла телефон, то была бы счастлива, если бы его нашел вежливый человек.
– А официантка при чем?
– Какая официантка?
– Проехали. Лучше ничего не знать, чем думать, что ты принимаешь меня за идиотку.
– Ничего подобного! – Миа лихорадочно соображала, как выйти из щекотливого положения. – Фильм был скучный, я вышла из зала, мужчина с соседнего кресла тоже, мы столкнулись на тротуаре и выпили по рюмочке на террасе кафе. Он ушел, забыл свой телефон, я его забрала и теперь собираюсь вернуть. Ты довольна? Теперь ты все знаешь.
– И как тебе мужчина с соседнего кресла?
– Никак. Ну, то есть ничего, симпатичный.
– Никак или симпатичный?
– Перестань, Дейзи, мы выпили по рюмочке, только и всего.
– Странно, что ты ничего мне не рассказала вчера вечером, когда вернулась. Накануне ты была гораздо разговорчивее.
– Я смертельно заскучала, захотелось чего-нибудь выпить. Умерь свою фантазию – больше ничего не было. Я отдам ему телефон, и точка.
– Точка так точка. Ты поможешь мне в ресторане сегодня вечером?
– Почему бы и нет?
– Вдруг тебе захочется опять пойти в кино?
Миа встала, отнесла тарелку в раковину и молча отправилась принимать душ.
* * *
Пол ждал ее на ступеньках перед Оперой, в гуще толпы. Он сразу узнал ее среди выходящих из метро. Она была в темных очках, в платке, с сумочкой на руке.
Он помахал ей, она ответила робкой улыбкой и направилась к нему.
– Не спрашивайте, как это произошло, я понятия не имею, – проговорила она вместо приветствия.
– Что произошло? – спросил Пол.
– Говорю вам, я не знаю, наверное, он соскользнул.
– Слишком ранний час, чтобы предположить, что вы выпили.
– Минуточку. – Она запустила в сумку руку.
Поиск ничего не дал. Она подняла ногу, поставила сумку себе на колено и стала в ней рыться, ловко держа равновесие.
– Розовый фламинго?
Она укоризненно покосилась на него и торжествующе извлекла из сумки телефон.
– Я не воровка. Не понимаю, как он очутился в моей сумочке.
– Я ничего такого не имел в виду.
– Эта встреча не считается, хорошо?
– В каком смысле не считается?
– Вы позвонили мне не потому, что вам захотелось, я тоже приехала не потому, что захотела. Единственная причина – ваш телефон.
– Хорошо, не считается. Вы мне его вернете?
Она отдала ему телефон.
– Почему Опера?
Пол повернулся к дворцу Гарнье:
– Это место действия моего следующего романа.
– Понимаю.
– Вряд ли. Все происходит главным образом внутри.
– Понимаю-понимаю.
– Какая вы упрямая! Вы хотя бы там бывали?
– А вы?
– Десятки раз, в том числе когда здание закрыто для публики.
– Хвастун!
– Вовсе нет, я подружился с директором.
– Что же происходит в этой Опере?
– Ничего вы не понимаете, сами видите! Моя героиня – потерявшая голос певица, которую неудержимо тянет сюда.
– Вот оно что!
– Что – вот оно что?
– Ничего.
– Вы же не уйдете, оставив меня здесь с вашими «вот оно что» и «ничего»?
– Что я должна, по-вашему, сделать?
– Понятия не имею, надо что-то придумать.
– Можно несколько минут полюбоваться фасадом.
– Хорошо вам шутить! Творческий процесс – хрупкая материя, вы даже не представляете, до какой степени хрупкая. Своим «ничего» вы можете на три дня лишить меня вдохновения.
– Мое «ничего» обладает такой силой? Уверяю вас, оно совершенно безобидно.
– По-вашему, четвертая сторона обложки – это что-то безобидное? Между прочим, она может подарить книге жизнь или обречь ее на смерть.
– Какая еще четвертая сторона обложки?
– Краткое содержание на задней стороне обложки.
– Успокойте меня: то, что вы рассказали про будущую книгу – это ведь не краткое ее содержание?
– Чем дальше, тем хуже! Теперь я целую неделю не смогу сочинить ни словечка.
– Раз так, мне лучше помолчать.
– Поздно, вред уже причинен.
– Вы меня дразните.
– Вовсе нет. Принято считать, что это легкий хлеб, и с определенной точки зрения так оно и есть. Ни тебе графика, ни начальства, ни структуры, но в том-то и дело, что работать без структуры – все равно что болтаться в шлюпке посреди океана. Стоит проморгать одну-единственную волну – и шлюпка переворачивается. Спросите актера, как чихнувший в разгар пьесы зритель заставляет его забыть роль. Нет, вам этого не понять…
– Вероятнее всего, – ответила Миа надменно. – Мне ужасно совестно, я вовсе не хотела так вас удручить своим легкомысленным «ничего».