– Тогда тебе придется уйти, – проговорила Марибель. Неловко покачиваясь, отстранилась и указала на дверь. – Прости.
– Это ведь не всерьез, Мари?
– Всерьез, – ответила она. Направилась в спальню и без сил рухнула на кровать, уставившись в потолок. Когда, взревев мотором, джип сорвался с места, она закрыла глаза.
До утра Мак коротал время на парковке «Пляжного клуба». Была мысль постучаться к Лейси и переночевать у нее на диване, но он решил не тревожить старушку. Закутавшись в теплую толстовку, Мак откинул кресло и погрузился в сон.
Проснувшись, он услышал голоса. Сел, осмотрелся – было еще темно. Он никого не заметил ни возле входа, ни на пляже. Мак тихо вылез из джипа и разглядел Сесили. Та сидела на крыльце родительского дома и, прижав к уху телефон, с кем-то разговаривала. Если верить часам, то сейчас половина четвертого утра.
– Я люблю тебя, – говорила кому-то Сесили. – Жить без тебя не могу.
«Сесили, пожалуйста, – мысленно попросил Мак, – не вздумай влюбляться». Впрочем, судя по всему, в этой ситуации от его желаний уже ничего не зависело. Он вернулся в салон.
– Я люблю тебя, Габриель, – слезно молила она. – Слышишь? Люблю.
Мак ненадолго заснул и проснулся из-за шума – кто-то стучал в окно. Открыл глаза. У машины стояли Джеймс с Андреа. Мак взглянул на часы: ровно шесть утра.
– Почему у меня такое чувство, что ты не нас здесь поджидаешь? – поинтересовалась Андреа.
– Мак поедет в аэропорт? – спросил Джеймс. – Мак, мы сегодня будем бриться?
– Как делишки, старик? – приветствовал его Мак и, переведя взгляд на Андреа, добавил: – Я ей все рассказал.
– Что именно? – испугалась Андреа. Ее серо-зеленые глаза расширились от ужаса. – Про нас? Зачем? Ну, отвечай же, Мак! – Она отвернулась и обратилась к сыну: – Джеймс, сядь в машину. Мама подойдет через пять минут.
– Шесть ноль три, мам. Мы опаздываем.
– Пять минут, – попросила Андреа.
– Пять минут. – Джеймс постучал по циферблату часов. – Мама будет здесь в шесть ноль восемь.
Андреа проводила Джеймса взглядом, и, когда тот забрался в «Эксплорер», спросила Мака:
– Так что произошло?
– Мне пришлось, – ответил Мак. Ему вспомнился Ванс со смертоносной игрушкой. Но если говорить по существу, то рассказал он обо всем не из-за Ванса. Просто время пришло. Немыслимо было и дальше врать. Ванс стал орудием, олицетворением собственной совести Мака, совсем как у Шекспира. – Я сказал ей, что люблю тебя.
– Нет, – проронила Андреа, всплеснула руками. – Да она вне себя от горя! Ох…
– А меня тебе не жалко? – сказал Мак. – Она выгнала меня, мне пришлось ночевать на парковке.
Во рту было гадко, воняло перегаром после четырех порций виски, которые он уговорил у Лейси. Голова раскалывалась, не держали ноги – благо, он сидел в джипе, а не стоял. И сейчас ему больше всего хотелось отоспаться, согреться под горячим душем, сменить белье.
– Ты мужчина, Мак, – проговорила Андреа. – Мужчина не пропадет.
Мак коснулся ее волос.
– Я мог бы пережить эту зиму с тобой, в Балтиморе.
– Мак… – Андреа грустно покачала головой.
– Что? Я помогу с Джеймсом. Тебе ведь нужен кто-то.
– Иди и все исправь, – сказала она. – Помиритесь.
– Ты не хочешь, чтобы я ехал в Балтимор?
– Ступай к ней, – повторила она. – Я не собираюсь вставать между вами. Она тебе больше подходит.
– Но я люблю тебя, – сказал Мак. – Иначе не оказался бы сейчас на парковке. Люблю.
– Может, это любовь, – ответила Андреа, – а может, жалость. Не важно. Вы с Марибель должны быть вместе. Мы с тобой просто дружим, Мак, я – твой друг на лето. Ты не представляешь, как я живу весь год и что начнется, когда я вернусь домой.
– Не знаю, но хочу узнать.
– Мне больше нельзя сюда приезжать. Я слишком во многом на тебя полагалась, и ты решил, будто сумеешь мне помочь. На самом деле, Мак, ты ничего не можешь сделать. Мне никто не поможет. Джеймс – это мой крест, мой жребий, мой альбатрос. – Она с трудом улыбнулась. – В любом случае, говорят, в «Винограднике» тоже неплохо. Наверное, в следующем году махнем туда.
– Нет, – проронил Мак. Это уже слишком – потерять обеих за один день. – Только не это.
Андреа взяла его за запястье, взглянула на часы.
– Мое время истекло, – сказала она. – Иди домой.
Повернулась и ушла. Он слышал хруст гравия и разбросанных на асфальте ракушек под ее ногами. Слышал, как с мягким «динь» отворилась дверца ее машины, слышал голос Джеймса: «Мам, ты опоздала на целую минуту». Андреа завела машину и укатила. Мак не повернул головы, чтобы проводить ее взглядом.
Он сидел, откинувшись в кресле, и задумчиво смотрел на воду. А не въехать ли прямо сейчас в этот проклятый пролив?
И тут до него донесся голос, гулкий и монотонный: «Дом-м-м». Мак уронил голову на грудь. «Дом-м-м».
– Невезуха, – проговорил он и закрыл глаза.
2 июля
Здравствуйте, Билл!
Удовлетворю ваше любопытство: да, мне довелось стать отцом. Вам не обязательно знать, сколько у меня детей, равно как знать их пол. Это не имеет отношения к делу, к тому же, мне тяжело говорить на такие темы, пусть даже и в письме. Насколько мне известно, ваша дочь – еще совсем юное создание. Сколько ей? Семнадцать-восемнадцать? И большую часть года она проводит вдали от дома. Мне интересно, Билл, вы вообще имеете представление, что происходит в ее голове? Чем она дышит, чем живет? И нужно ли ей то, чего вы так страстно хотите? Мнит ли она себя продолжательницей семейного дела? Привязана ли она к отелю столь сильно, как вы? Вы хоть раз у нее об этом спросили? Очень советую спросить, прежде чем окончательно отвергнете мое предложение.
Искренне Ваш,
С. Б. Т.
В это лето отец назначил Сесили «администратором пляжа». Суть ее работы состояла в том, чтобы следить за чужаками, проникнувшими на территорию пляжа вопреки многочисленным плакатам: «Нантакетский пляжный клуб». Частная собственность». Несмотря на четыре года в Мидлсексе и кучу денег, пущенных на оплату учебы, родители не доверили ей ничего более важного. Вышибала. Главный дозорный нантакетского пляжа.
Сесили сидела на ступеньках павильона с планшеткой и списком членов клуба. Если на пляже вдруг появлялась какая-то незнакомая ей личность, она просила представиться. Если фамилия была в списке членов, Сесили с улыбкой говорила: «Добрый день, миссис Попейл!» – как будто бы сразу узнала человека. Суть политики клуба к тому и сводилась: тебя узнают, ты здесь свой.