Хотя я не знаю, как можно найти себя среди этих способов себя терять (транс, шум, алкоголь, наркотики, бессонница), я концентрируюсь на том, чтобы принять правила игры. Но я боюсь, как бы не заметили, что мне это поперек горла. Прилежная гуляка – жалкая сомнамбула, пик моей креативности – высунуть язык, когда фотографируют! Жалкое зрелище… Я не в центре внимания, я не Рафаэль, которая электризует воздух, не Коломба, которая зажигает всех ребят, я как забытый где-то в углу предмет.
Я преувеличиваю, конечно. Потому что Брис – так его зовут – не оставлял меня ни на секунду. А он из выпускного класса как-никак!
У меня есть его фотка на телефоне, чтобы показать папе и Гаспару. Он должен им понравиться.
Что еще?
Я провожу все больше времени перед зеркалом, чтобы привыкнуть к незнакомке, которой становлюсь.
Я порвала с Мехди.
Лукас, с которым я поминутно переписываюсь, снова уехал в Брюссель, умоляя меня поклясться, что не он причина разрыва.
Я поклялась, конечно. Во-первых, потому, что не хочу, чтобы Лукас думал, будто он главный в моей жизни.
Во-вторых, потому, что я хочу быть свободной для него. Сейчас мы обсуждаем важность и значение нашего поцелуя, конец ли это нашей дружбы, начало ли нашей связи. Лукас должен сделать следующий шаг.
Мехди, то мрачный, то злобный, преследует меня, он не в состоянии держать себя в руках. Теперь мне видно, что он грубый, импульсивный, неуживчивый.
Когда он меня оскорбил, я воспользовалась этим, чтобы выплеснуть на него весь свой яд. Какое облегчение! После этого я на него вовсе не обижаюсь.
Теперь он на меня в обиде…
Я в больнице, увезли на «скорой». У меня приступ тетании. Дома, выходя из своей комнаты, я сначала почувствовала дрожь и какое-то удушье, я упала и не могла двигаться, пошевелить ни пальцем, ни телом, ни головой, ни губами. Парализованная и немая.
Где-то в глубине я знала, что это не страшно, и не боялась, я предоставила тревожиться другим, родителям, спасателям, медсестрам, врачам, нянечкам.
Теперь они подтвердили мое ощущение: ничего не обратимого. Меня оставили в больнице для контрольных обследований. Час назад ко мне вернулись речь и способность двигаться.
Как отреагирует Теренс? Не это ли доказательство любви? Мне не терпится ему рассказать. Даст ли он мне такую возможность?
Никаких новостей с пятницы. Через час будет понедельник.
Останавливаюсь, потому что мне плохо, нет сил писать…
Бессонница. «Где тревога живет, нет пристанища сну…»[9]
Не стану описывать то, что произошло в Лондоне.
У меня были иллюзии, я их утратила.
Жизнь – это жесть, но я буду еще жестче.
Рафаэль не пришла сегодня на занятия, она угодила в больницу. Мы с Коломбой сразу подумали о попытке самоубийства, но преподаватель нас успокоил: это был приступ тетании.
– Почему вы подумали о самоубийстве? – осведомилась Джулия. На ней лица не было, она нервно дышала, на висках набухли лиловатые вены.
– Рафаэль вела себя странно в последнее время, она что-то скрывала от нас, – ответила Коломба.
– Я согласна, но самоубийство?..
– Рафаэль ведет себя как парень. Если ситуация ей не нравится, она не размышляет, а действует. Она отказывается страдать, поэтому способна совершить непоправимые поступки.
– Кто любит страдать?
– Никто. Но все-таки необходимо научиться страдать ради того, чтобы жить лучше.
– Интересная мысль, – заключила Джулия.
Я что-то совсем перестаю понимать Джулию. Вот уже несколько месяцев она ничего никому не говорит о себе, о своей жизни, о своих намерениях, она только вопросы задает и слушает наши ответы с терпением следователя, который знает обо всем больше, чем его собеседник. Иногда она меня даже пугает.
Коломбе есть чем заняться. Она подошла к одному из ребят, тех, кто был на вечеринке у Оскара, и попросила его молчать о том, что она целовалась с Лукасом.
Естественно, ее настойчивость возымела противоположный эффект: Мехди тут же сообщили.
Он выскочил во двор и завопил, что поедет в Брюссель набить Лукасу морду. Коломба вся изогнулась, отклонилась, и Мехди отвесил правой лучшему другу Лукаса, как будто это была частичная уплата долга. Сразу же вмешалась грозная Коломба, она набросилась на него у нас на глазах. Коломба была великолепна во гневе, мы все стояли в обалдении, видя, как ей идет ярость. В возмущении проявлялась мужская энергия, сильная эмоция подчеркивала ее грудь, бедра, молочную белизну кожи. Да, теперь Коломба все может себе позволить. Даже Мехди оценил бурную сцену.
Кажется, Коломба это тоже осознала, потому как спектакль продлился несколько дольше, чем требовалось.
Во время этой перебранки Брис, мой субботний трофей, проходил по школьному двору. Рядом были парни из выпускного, и он не смог поздороваться со мной – жалкой девчонкой из предпоследнего класса, но он искал меня, и взгляд его вспыхнул, когда он меня заметил.
– Думаете, Рафаэль сыграет Ромео? – спросила Джулия.
– При обычных обстоятельствах она бы это сделала. Но сейчас – сильно сомневаюсь.
Джулия, кажется, очень раздосадована. Решительно, она думает только о спектакле.
Прежде чем вернуться домой, я зашла показать папе и Гаспару фото Бриса. Они смотрели на него с видом ценителей-гурманов. Я знала, что доставлю им удовольствие.
Мне понравилась ярость Мехди, его напор с момента нашего разрыва.
Я ни с того ни с сего согласилась, чтобы он пришел вечером выяснять отношения, и мы провели ночь вместе.
Завтра выгоню его снова.
Аминь! Аллилуйя! Воскрешение!
Теренс мне написал: он расстался с Джулией и будет только со мной.
Я распевала тирольские песни в пустом доме, танцевала и выпила три джин-тоника.
Скорее бы в Лондон!
Господин Паланкен назначил представление «Ромео и Джульетты» на 15 января. Я буду готова.
Рафаэль надела костюм Ромео. Она читает тирады с таким воодушевлением и твердостью, что можно принять ее за мужчину, ну, то есть именно так девушки представляют себе мужчин.
Меня ее буйная энергия устраивает, потому что я сыграю на контрасте, добавлю другие тона: покорность, кипение страсти, радость, печаль, нетерпение, томление. Через Джульетту я становлюсь целой палитрой женщин.