— Вы злились на Абрамовича?
— Слушайте, он хреново поработал. Я же здесь, так? А потом он бросил меня, отфутболил к другому государственному защитнику, чтобы тот занимался подачей апелляций. Он кинул меня. Мне ни чуточки его не жаль, но я отсюда никого не могу убить. Даже если бы у меня была такая возможность, не думаю, что Абрамович был бы первым в списке.
— Да что вы? И кого же вы убили бы?
— Бена.
Это тот самый мальчик, который видел, как он убивал, и единственный, кому удалось сбежать.
— Я любил его, а он меня предал.
— Неужели? Я думала, что вы и его собирались убить.
— Ну да. Но до этого я любил бы его. Я любил всех своих мальчиков, но Бен был самым красивым. Знаете, Джонатан был похож на моего Бена. Когда я первый раз увидел его, я даже подумал, что это Бен. Разумеется, мне сказали, что Бен сейчас в какой-то психушке, но мне не говорят, в какой именно, и это досадно. Мне бы хотелось как-нибудь написать ему письмо.
Фокер улыбнулся, ожидая реакции Тесс. Она пыталась не показать, как ей противно, потому что понимала, что именно этого он и добивался своими словами. В рощице, что в двух шагах от шоссе Гавенор Ричи, Фокер задушил свою последнюю жертву обрывком красно-белого флажка из придорожного магазинчика, затем расчленил ее и закопал. Тесс вдруг вспомнила странную, неуместную подробность. На суде Бен сообщил, что Фокер, копая могилу, напевал песенку Коула Портера «You’d Be So Nice to Come Home To».
Она потрясла головой, пытаясь отогнать отвратительное воспоминание. Другого шанса у нее не будет. Кто-нибудь обязательно выяснит, что у рыбного короля Эда Монаганна нет внучек.
— Было время, когда вы считали Абрамовича своим лучшим другом. Вы говорили репортерам, что вам сильно повезло с ним. Что изменилось?
Фокер, который так и сидел, раскинув руки, начал разглядывать свои ногти. Тесс заметила, что у него был французский маникюр, а на пальцах ни одного пятнышка от никотина.
— Представьте, что вы что-то совершили, — произнес он тем же мечтательным голосом. — Что-то удивительное. Дело всей вашей жизни. И никто не оценил этого, никто даже не узнал.
Тесс подавила вздох:
— Вы действительно считаете, что совершили что-то удивительное?
— Я был гениален. — Он подался к ней через стол, глаза его сияли от счастья. — Многие думали, что я подражал Джону Уэйну Гейси, но я начал задолго до него. Я убил первого мальчика, когда об этом клоуне еще никто не слышал. Я был очень осторожен. Я собирался убивать по мальчику в каждом округе. Потом понял, что мне нужен свидетель, иначе никто не узнает. Я хотел, чтобы Бен посмотрел, а потом подписал расписку о том, что видел. Повторяю, из округа в округ, от гор до морей. Янтарные волны хлебов. Боже, благослови Америку.
— «Америка прекрасна» — это там про янтарные волны хлебов и величие пурпурных гор, возвышающихся над плодоносными равнинами. Вы соединили две песни.
Его глаза сузились:
— Плодоносными? Что это вы имеете в виду? Что я педик?
— Конечно же, нет.
— Потому что это не так, вы же знаете. Я был художником. Меня должны были внести в Книгу рекордов Гиннесса, и именно к этому я стремился. Чтобы туда попасть, нужно иметь доказательства.
— Не думаю, что в Книге рекордов Шннесса есть раздел для серийных убийц. К тому же вы остановились на — сколько там было? — двенадцати или тринадцати? Так что у вас нет шансов.
— Я был уверен, что мною заинтересуются кинорежиссеры или какой-нибудь писатель захочет написать книгу. Но никто так и не пришел. По крайней мере, именно так говорил мне мой еврей-адвокат, пока шло разбирательство. Вот и я думаю. Вы же знаете, что адвокат сам решает, кого пускать к своему подзащитному, а кого нет. Мой новый адвокат не вмешивается в это. Он не гадит. Но Абрамович мог просто изолировать меня от всех этих людей, и я никогда не узнаю об этом.
Десять лет назад никто не хотел узнавать подробности этой истории. Разумеется, случись это сейчас, через пару недель после ареста Фокера на полках появились бы две книги в бумажных обложках, по телевизору показали бы документальный фильм, а толпа скандальных телерепортеров готова была заплатить кому угодно за любые обрывки информации. Возможно, разочарование Такера Фокера было вполне оправданным. Он опередил свое время.
— Но что бы вы делали с деньгами, если, конечно, закон штата позволил бы вам получить их? Вы же никогда не выйдете отсюда.
Говоря это, Тесс услышала голос Джонатана: «Эти деньги — просто средство для достижения цели».
— Откуда мне знать, что это действительно стоящая информация, если никто мне за нее не заплатит? Я просил Абрамовича найти покупателя для моей истории. Но единственное, что ему удалось, — этой найти человека, который платит мне пятьдесят тысяч долларов в год за молчание.
— А зачем кому-то платить вам за молчание?
— Они заплатили мне, чтобы я дал показания, но всего однажды. Потом они каждый год платят мне, чтобы я не рассказывал о том, чего не делал. Неплохо, да? Двойное отрицание. Если я не скажу, что не делал этого, значит, я это сделал.
«Так что этот парень хочет рассказать историю о преступлении, совершенном человеком, которому удалось избежать ответственности, потому что он богат и имеет связи». Снова Джонатан помогает ей, подсказывает, куда нужно идти. Настолько богат, что смог убедить человека сознаться в преступлении, которого он не совершал? Что такое лишнее убийство для приговоренного к смерти, еще одно признание в его деле?
— Но вы заговорили. Вы общались с Джонатаном. Не слишком-то хорошо вы держите обещания, не так ли?
— Обещания! — Он выплюнул это слово ей в лицо. — Спросите у Абрамовича про обещания. Этот жид заключил сделку и заграбастал все мои деньги. Год назад я попросил представить мне отчет о состоянии моего банковского счета. Я знал, что деньги будут проходить через него, потому что люди, которые платили мне, не хотели, чтобы я знал, кто они такие. Абрамович сказал, что вложил их во что-то. Но когда я попросил показать мне мой счет, проверить сбережения, он долго мялся, а потом выдал: «О, я отдал деньги на благотворительность». Разве в это можно поверить? Никуда он их не отдавал. Он украл их. А вы думаете, как он начал заниматься частной практикой? Он и был благотворительностью. Он прикарманил мои деньги. Мои деньги!
От волнения голос Фокера не стал громче, но начал дребезжать. Теперь Такер шепелявил еще сильнее. Он шипел, слюна летела во все стороны при каждом слове. Только усилием воли Тесс заставила себя не отшатываться и не уворачиваться.
— И все это вы рассказали Джонатану?
— В итоге — да. Скорее, позволил ему разговорить меня. Мне нравилось общаться с Джонатаном. Он был симпатичный. — Фокер лукаво посмотрел на Тесс. — А зам он не казался симпатичным?
— Вы говорили ему, какое из признаний было ложным?