– Пусть вы и знаменитость телеэкрана, но я НИКОМУ не позволю портить мои пироги. Так что ступайте лучше в свою комнату.
Однако, закончив кухонные дела, он вытащил из духовки яблочный пирог, разрезал его и выдал всем «страждущим» по куску вместе с бесподобным домашним мороженым, невероятно вкусным. Блейз была в курсе, что у него уже собрана целая коллекция диабетических блюд. Яблочный пирог получился просто фантастическим. Кроме него, Саймон испек на завтра еще и пирог с тыквой.
– Кстати, когда приезжают ваши родители? – неожиданно вспомнила Блейз разговор, состоявшийся пару недель назад. Саймон к нему больше не возвращался, и она решила, что его планы изменились.
– В пятницу, – ответил он, доедая мороженое. – Если вам, конечно, это будет удобно. Я сказал им, чтобы они больше чем на час в вашем доме не рассчитывали, иначе я выставлю их за дверь.
– Оригинально, однако, вы обращаетесь с собственными родителями. Я жду не дождусь, когда их увижу.
– Было бы неплохо, если бы они познакомились и с Салимой, если это не слишком ее утомит.
– С какой стати они должны нас утомить? – улыбнулась Блейз.
– Наверно, «утомить» – не совсем верное слово. Они могут действовать на нервы. Показаться эксцентричными. Чокнутыми. В мою матушку порой как будто вселяется бес. Отец не обращает на нее внимания и думает о своем. И, похоже, оба остаются довольны.
– В какое время они придут?
– Я попросил их прийти в четыре часа, если это, разумеется, устраивает вас. Не хотелось бы, чтобы они помешали вашим планам.
– Нет, нет, все замечательно. Пусть приходят на чай.
Саймон не стал говорить Блейз, что его мать предпочитает вино и шампанское. Он уже предупредил ее, чтобы та держала себя в руках. Мать поклялась вести себя прилично. Но он-то знал, что за подобными обещаниями ничего не стоит.
Ему оставалось надеяться на лучшее и уповать на то, что все будет как в старые добрые времена, когда отец еще не погружался надолго в проблемы науки, не витал в облаках, а «оставался» на планете Земля, а мать не читала лекции на малопонятные темы, которые были никому не интересны, вроде важности гортензий в саду или красоты белых лилий, и не предлагала почитать свои последние стихи, вгонявшие людей в сон. Саймон не раз становился свидетелем подобных сцен, однако он все же решил рискнуть.
Родителям тоже не терпелось встретиться с Блейз. Его отец и тот знал, кто она такая, и считал, что его сыну крупно повезло поработать у нее, пусть даже короткое время. Более того, отец выразил надежду, что Блейз предложит Саймону остаться, чтобы и дальше заботиться о ее дочери. Она наверняка способна платить ему больше, чем он получал в Колдуэлле. Что ж, наверно, способна, но этот вопрос никогда не поднимался, ибо Блейз хотела, чтобы по окончании карантина дочь вернулась в Колдуэлл.
Благодаря стараниям Саймона, День благодарения они отпраздновали на славу. Он приготовил бесподобный ужин: нафаршировав индейку каштанами, запек ее до аппетитной золотисто-коричневой корочки и подал на стол с овощным гарниром. Пироги тоже удались: с орехами, с тыквой и с яблоками. Последний они отведали еще в среду вечером. Днем Саймон и Блейз смотрели по телевизору футбол, радостно вскрикивая при каждом тачдауне своей любимой команды. Его забавляло, что Блейз оказалась заядлой болельщицей. После ужина он играл на рояле, а Салима пела. Под конец спели все втроем. Все сошлись на том, что такого замечательного Дня благодарения у них давно не было.
– Моя мать всегда относилась ко Дню благодарения равнодушно, – признался Саймон, когда они убирали со стола. Ужин Блейз накрыла в столовой, которой редко пользовалась: выставила лучший хрусталь и фарфор и застелила стол кружевной скатертью, доставшейся ей от матери. Такое случалось лишь по большим праздникам или особым поводам.
– День благодарения ей неинтересен, потому что она француженка. Она празднует его лишь потому, что «здесь так принято», зато проявляет изобретательность по части угощений. Индейку она не любит. Как-то раз она приготовила садовых овсянок, крошечных птичек. Их подают на стол целыми, с головой, и на вас укоризненно смотрят их мертвые глаза. Нам с братом было противно на них смотреть. Тогда на следующий год она приготовила омара. Думаю, это все ее мятежный галльский дух. Первый раз я попробовал индейку, лишь учась в колледже. На День благодарения я приехал домой вместе с другом, и на стол была подана индейка, как и полагается, а не что-то там экзотическое. Но потом она все же подала форель, – сообщил Саймон, когда они с Блейз мыли посуду. Та лишь закатила глаза. – Короче, сами все поймете, когда увидите ее. Она та еще штучка.
– В нашей семье Дни благодарения проходили, как у всех, – призналась Блейз. – Отец всегда приносил домой индейку из магазина, в котором работал. Самую лучшую, но, увы, слишком большую для нас троих, чтобы съесть ее за один вечер. Мы потом доедали ее целую неделю. – Она улыбнулась, вспомнив детство. Порой она тосковала по родителям, которых лишилась тридцать лет назад. Будь они сейчас живы, ее нынешняя жизнь показалась бы им абсолютно чуждой. Впрочем, они наверняка гордились бы ею.
В тот вечер они сидели в гостиной и долго говорили. Саймон больше не ощущал себя наемным работником. Скорее членом семьи или желанным гостем. Всякий раз, собираясь вместе, они болтали часами. В этот раз было уже далеко за полночь, когда они пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись по своим комнатам. На следующее утро Блейз проснулась рано.
Когда встал Саймон, она была уже на кухне, варила кофе. Он всегда приходил на кухню одетым, даже если еще толком не проснулся. Тем самым он демонстрировал уважение к ней и ее дому. Блейз ни разу не видела Саймона в пижаме или в банном халате, даже когда заставала его на кухне поздно ночью. С появлением в доме Саймона кухня стала центром ее квартиры, своего рода осью вселенной. Здесь он всегда что-то готовил, работал на компьютере, здесь общался с ходившей за ним хвостом Салимой, которой тоже нравилось часами болтать с ним.
Он налил себе чашку кофе и сел рядом. Вид у него был хмурый. Блейз сразу поняла: с ним что-то не так. Может, очередной звонок Меган? Но нет, оказалось, совсем другое.
– Я тут подумал и решил, что, наверно, совершил ошибку, пригласив сюда моих родителей. Иногда от них можно с ума сойти. Если они будут, так сказать, в ударе, вам точно захочется их придушить. Со мной такое бывает. Я всегда боялся знакомить их с моими друзьями, опасаясь, что родители ляпнут что-то неподобающее или не так поведут себя. С годами мать и отец нисколько не изменились. Если угодно, стали даже хуже: возраст дает им право делать и говорить все, что только заблагорассудится. Особенно это касается матери. Я ужасно нервничаю при мысли о том, что мне предстоит познакомить их с вами. Я снова чувствую себя ребенком. Вчера я позвонил отцу, и он сказал, что я сошел с ума. Может, так оно и есть.
– Успокойтесь, Саймон. Похоже, они у вас просто забавные. Да и нельзя стесняться родителей. Для меня они просто новые люди, и я думаю, что они мне понравятся. Вы лучше вспомните, у кого мне только не приходилось брать интервью. Думаете, все они были вежливыми и нормальными? Кое-кто оказался сущим грубияном. Несколько человек угрожали меня ударить. Один мафиози даже вытащил пистолет, когда ни с того ни с сего решил, будто я оскорбила его жену, намекнув, что у той якобы есть любовник. Разумеется, у меня такого и в мыслях не было. Думаю, ваши родители будут белыми и пушистыми по сравнению с теми, с кем мне доводилось встречаться. Если честно, то я жду не дождусь встречи с ними.