Ястребы в администрации посчитали, что Иран стал слабым и уязвимым. Зачем же бросать ему спасательный жилет, ведя с ним переговоры? Но они неверно оценили обстановку. После того как Ирак превратился в трясину, соотношение сил изменилось. Иран стал сильнее, и, будучи отвергнутым Америкой, он снял свое предложение.
Ирак не стал тем, на что рассчитывала Америка. Блицкриг оказался миражом, и Америка предстала перед лицом повстанческого движения и эскалации насилия на грани полномасштабной гражданской войны. Иран приложил руку ко всему этому, поддерживая радикальные шиитские группировки, которые прибегли к использованию оружия для того, чтобы покончить с американским присутствием в Ираке. Тем временем ожидания Вашингтона того, что смена режима в Ираке поможет покончить с клерикальным режимом в Иране, оказались напрасными. Иран, распространив свое политико-экономическое влияние в Багдаде и на юге Ирака, по сути, выглядел победителем в иракской войне87. Это давало еще одну возможность для проведения переговоров.
Высший иракский шиитский руководитель Абдул Азиз Хаким, у которого были тесные связи с Хаменеи, сдружился ради общего дела с иранским консервативным лидером Али Лариджани для того, чтобы убедить Тегеран пойти на переговоры с Соединенными Штатами относительно Ирака. Хаменеи согласился, и иранцы обратились к президенту Ирака Джалалу Талахани с просьбой передать послание американцам в Багдаде. Он вернулся из поездки в Иран с новостями о том, что Тегеран «готов к установлению взаимопонимания с Америкой по вопросам от Афганистана до Ливана. Они готовы к обсуждениям с тем, чтобы добиться устраивающих обе стороны результатов»88. Но переговоры так никогда и не случились. По мнению некоторых, Соединенные Штаты сорвали встречу незадолго до ее предполагаемой даты. Иран направлял Лариджани и командующего революционной гвардией Яхья Рахим-Сафави, а в то время Соединенные Штаты были недовольны ярой поддержкой Ираном шиитских боевиков, кроме того, Вашингтон не хотел серьезно вести дела с Ираном, да еще на высочайшем уровне. В конечном счете американский и иранский послы встретились в Багдаде, но они не пошли дальше зачтения вслух листов с жалобами на плохое поведение в адрес друг друга.
С тех пор Иран превратился в растущую головную боль для американских политиков. Среди проблем была расширяющаяся ядерная программа Ирана, впервые ставшая достоянием общественности в 2003 году. Вашингтон отклонил два предложения к переговорам по «сделке века», но ему в любом случае хотелось бы, чтобы с ядерной программой было покончено. Иран, однако, не видел ничего хорошего в прекращении программы без урегулирования всех имевшихся между двумя странами проблем. Как отметил бывший командующий революционной гвардией Мохсен Резаи, «либо переговоры решают все стоящие между США и Ираном проблемы, либо их вообще нет смысла проводить». Иранские руководители пришли к пониманию того, что Соединенные Штаты хотят не только прекращения их ядерной программы, но также и конца их правления. И в этом довольно много правды.
При таком высоком уровне взаимного подозрения неудивительно, что ядерная программа Ирана развертывалась, как игра в кошки-мышки. Как охарактеризовал этот момент старший помощник Хаменеи Мухаммад Джавад Лариджани, «Америка никогда не разрешит Ирану войти в ядерный клуб через парадный вход, поэтому нам следует перепрыгнуть через забор»89. И именно так Иран поступает: сбивает с толку дипломатов и инспекторов, продолжая строить свою программу в скрытых местах, разбросанных по всей стране и укрепленных на случай военных ударов.
Иран все время утверждал, что он не стремится к обладанию ядерным оружием. Зафиксировано датированное 1995 годом высказывание Хаменеи о том, что «с точки зрения умственных возможностей, идеологии и фикхи (религиозное право) Исламская республика Иран считает обладание ядерным оружием большим грехом, и она полагает, что накапливание ядерного оружия бесполезно, вредно и опасно»90.
Иран говорит, что его ядерная программа предназначена для мирных целей. Режим настаивает на том, что ему нужна ядерная мощь для того, чтобы справиться с растущими потребностями в электричестве. Именно по этой причине шах впервые вложил средства в гражданскую ядерную программу в 1970-е годы – он хотел, чтобы Иран стал пятой крупнейшей экономикой мира к концу тысячелетия. Именно он создал лаборатории ядерных исследований в иранских университетах, построил Тегеранский исследовательский реактор и начал строительство единственной атомной станции в южном городе Бушере на берегу Персидского залива. Он также заказал еще два десятка реакторов из Канады и Франции и направил десятки студентов изучать ядерную физику в Массачусетский технологический институт в США и Имперский колледж в Англии. Многие из этих получивших за границей образование студентов сейчас руководят ядерной программой Ирана.
То же самое иранские правители говорили своему населению: овладев ядерной технологией, Иран сможет совершить прорыв в своем развитии. По их заявлениям, атом сделает для Ирана то, что программное обеспечение сотворило для Индии. Али Лариджани сказал на встрече в 2007 году в Дубае, на которой я присутствовал, что ключевыми видами технологий для развивающихся экономик являются следующие: 1) нанотехнологии, 2) биотехнологии и 3) ядерная технология. Иран, говорил он, остановился на третьем номере, чтобы добиться успеха в будущем. Руководители страны утверждали, что, отказывая Ирану в освоении ядерной технологии, Запад хочет сохранять Иран отсталым и зависимым91. Овладение атомом – это вопрос о равных правах на прогресс, вопрос, который иранцы привычно называют «международной технологической демократией».
Есть некий налет риторики представителей «третьего мира» в том, как иранские руководители говорят о своей ядерной программе и как США выступают против нее. Один индийский дипломат сказал мне: «Просматривается дух Бандунга (индонезийского города, где зародилось движение неприсоединившихся стран «третьего мира» в 1955 году) в высказываниях Ирана… Они говорят нам: «Сегодня мы, а завтра будете вы».
Такая аргументация хорошо работает на улицах в Иране, но существуют и четкие стратегические обоснования того, почему Иран хочет обладать ядерными технологиями и, вероятно, потенциалом для создания ядерного арсенала. Шах считал, что Ирану понадобится ядерная технология – даже без арсенала – для того, чтобы выступать как великая держава и претендовать на гегемонию в своем регионе. Правители Ирана могут сегодня ругать шаха, но они на все сто попались на крючок его амбициозных планов. Нынешнее представление теократии о величии, о ядерной Персии, беспрепятственно правящей на территории от Волги до Тигра, в которой Персидский залив был бы внутренним озером Ирана, по иронии судьбы, было концепцией шаха92. Главное отличие между шахом и аятоллами, свергшими его, состоит в том, что шах был намного лучше в деле продвижения к этой амбициозной цели. Он умело использовал «холодную войну» для того, чтобы убедить Запад признать стратегическое превосходство Ирана в районе Персидского залива и дать ему всю ядерную технологию и научно-технические знания, которые он мог бы приобрести за значительные богатства, получаемые им от продажи нефти.
Стремление Ирана обладать средствами ядерного сдерживания сегодня во многом зависит от его представлений о требованиях в области безопасности в этом регионе. Главная стратегическая угроза Ирану в ближнем зарубежье исходит от военного присутствия США, которое намного сильнее иранской военной мощи и не дает ему возможности удовлетворить свои гегемонистские амбиции. Тегеран хочет, чтобы США ушли из Персидского залива, – тогда иранское государство смогло бы беспрепятственно править в регионе, выстроив все государства Персидского залива (которые сейчас опираются на американскую военную мощь) по струнке.