– Слава богу, наручники сняли, – сказал Питер. – Надеюсь, ты не станешь подавать на него в суд.
– Нет, конечно! – ужаснулась Джейн. – Можно с ним поговорить?
– Нет! – одновременно воскликнули братья и смущенно переглянулись. Питер откашлялся.
– Доктор Дженкинс считает, что вам лучше не видеться. Никому из вас это не пойдет на пользу, особенно Джону, в его возбужденном состоянии. Дженкинс дал ему успокоительное…
– Значит, вы прямо сейчас отправляете его в больницу? – спросила Джейн.
Джеймс и Питер кивнули.
– Мы уже обо всем договорились и уедем с ним, – пояснил Питер. – А Мегги поможет тебе собраться. Завтра вы с ней поедете в Девон. Как отдохнешь, возвращайся в Лондон, навестишь Джона, решишь, что делать дальше.
Джейн поняла, что ее мечтам о счастливой супружеской жизни пришел конец. Слезы жгли глаза, голова кружилась, в висках стучало.
– Я хочу поцеловать его в последний раз. Он должен знать, что я его по-прежнему люблю и ни в чем не виню. Не волнуйтесь, больше он меня не тронет, – решительно сказала она, встала и направилась к двери, смахивая с глаз слезы.
Дорога из Кобленца в Страсбург заняла два часа. Едва поезд отошел от вокзала, теплые лучи весеннего солнца сморили Макса, и он проспал почти всю дорогу. В пять часов вечера состав остановился на платформе в Страсбурге. Похолодало, и Макс, поеживаясь в белой майке, поплотнее запахнул кожаную куртку, чувствуя себя почти Джеймсом Дином. Впрочем, если судить по последним образцам парижской моды, строгий костюм с пиджаком на двух пуговицах стал неотъемлемой частью гардероба. Летняя коллекция женских нарядов переливалась яркими, психоделическими цветами. Девушки в брючках, сидящих на бедрах, выглядели привлекательно, а летом станут еще соблазнительнее в мини-юбках.
Макс со вздохом признал, что Николя прав: самое время ходить на свидания. Он вспомнил темные глаза Габриэль, ее внимательный взгляд. Она улыбалась Николя, но все внимание обращала только на Макса, а он, как дурак, ничего не предпринял. Теперь он дал себе слово, что если неизвестная возлюбленная отца поможет ему в поисках, то он обязательно пригласит Габриэль на свидание, проявит настоящий интерес к ее жизни и учебе и приложит все усилия для того, чтобы ее развлечь. «Так будет лучше, – подумал он. – Ну же, Лизетта, помоги мне».
Макс вышел из кирпичного здания вокзала и пешком направился домой, в старинный квартал Крутено, неподалеку от университета. Когда-то район облюбовали рыбаки, потом здесь выстроили армейские бараки, а сейчас эту часть города снова вернули гражданскому населению. Здесь располагалась крупная табачная фабрика, и на узких улочках витал сильный запах табака. Место было оживленное, вокруг жили не только студенты, но и рабочие и служащие. Макс переехал сюда перед Рождеством, предпочитая тишину и покой уединенной квартиры шумному студенческому общежитию. Он решил перебороть чувство вины за полученное наследство и насладиться обретенной самостоятельностью.
Подготовка к поездке в Германию заняла много времени; вдобавок, Макс решил совместить ее с визитом в Лозанну, к бабушке и дедушке. Выжидая, пока подвернется возможность прервать занятия на неделю, он составил подробный план своих будущих исследований и написал письмо Лизетте Форестье на шотландский адрес. Через две недели письмо вернулось нераспечатанным, с надписью: «Свяжитесь с Моррисами в Фарнборо, Пьерфондроуд». В ходе дальнейших поисков выяснилось, что мистер К. Моррис проживает в доме номер 50 на Пьерфонд-авеню. Макс отправил ему письмо, адресованное Лизетте Форрестье, с объяснением, что желает связаться с женщиной, знакомой с его отцом, погибшим на войне. В своей записке Максимилиан не стал вдаваться в подробности и отправил письмо из Парижа, потому что англичане часто принимали Страсбург за город в Германии.
Наконец из Фарнборо, от мистера Колина Морриса пришел ответ: Лизетта Форестер, его внучка, вышла замуж и в начале пятидесятых годов уехала в Австралию. Как ни странно, конверт, адресованный Лизетте, снова вернулся нераспечатанным. В самом конце своего письма мистер Моррис добавил: «Лизетту теперь зовут миссис Люк Рэйвенс. Связаться с ней можно через ферму Боне в Набоуле, Тасмания, Австралия».
Значит, возлюбленная полковника Килиана вышла замуж за его врага – за того самого француза с немецкой фамилией, который присутствовал при гибели отца Макса. Судя по всему, Эйхель об этом не знал. Подозрения Макса превратились в твердую уверенность: Лизетта была британской разведчицей, которая притворялась любовницей Килиана. Непонятно только одно: почему в 1943 году ни Килиан, ни Эйхель этого не обнаружили?
Впрочем, в подрывных действиях Лизетту – и некоего Боне – подозревал гестаповец фон Шлейгель. А теперь выясняется, что она живет на ферме Боне в Австралии!
Макс несказанно обрадовался, когда ему удалось связать Равенсбурга с Боне: судя по всему, это один и тот же человек. Впрочем, открытие доставило Максу несколько неприятных минут, когда он понял, что с такой же настойчивостью подбирался к тайне Лизетты и фон Шлейгель.
И все же Макс узнал многое: Боне, участник французского Сопротивления, тайно сотрудничал с британской разведчицей, они полюбили друг друга, а Маркуса Килиана заманили в западню. Казалось бы, все просто и понятно, но Макс не мог успокоиться. Чем именно привлек интерес союзников скромный немецкий полковник в Париже, назначенный верховным командованием на бесполезную кабинетную службу? Макс очень хотел во всем досконально разобраться и немедленно написал письмо Лизетте в Австралию, надеясь, что она не сочтет вопросы оскорбительными. Он адресовал письмо Лизетте Форестье, а не миссис Люк Рэйвенс, однако ответ получил только сейчас: во время отсутствия Макса Николя регулярно проверял почтовый ящик друга и сообщил по телефону, что наконец-то пришло письмо из Австралии.
– А отправитель указан? – взволнованно спросил Макс.
– Да, некто Рэйвенс.
– Что, без имени? – с замирающим сердцем уточнил Макс.
– Тут неразборчиво написано… Лизель… Лисбет?
– Лизетта! – воскликнул Макс, укоряя себя за недогадливость. Разумеется, она сейчас пользовалась фамилией мужа.
– Ага, Лизетта, – подтвердил Николя. – В общем, с тебя ужин.
– Ладно, заказывай ресторан.
– Ох, ты так легко соглашаешься, даже неинтересно… – рассмеялся Николя и повесил трубку.
Макс погрузился в размышления. Эйхеля можно вычеркнуть из списка – у старого банкира больше нет никаких сведений. Лизетта ответила на письмо… Может, появится новая информация о Равенсбурге? Неизвестным оставался только фон Шлейгель. Учитывая отношение Эйхеля и Килиана к гестаповцу, похоже, фон Шлейгель играл во всем этом какую-то зловещую роль, а значит, требовалось дальнейшее расследование.
Более того, именно фон Шлейгель странным образом связывал всех участников давних событий. Макс решил собрать все возможные сведения, считая, что важны даже самые незначительные подробности. Посещение государственного архива в Кобленце имело решающее значение.