– Это носильщик! Надевай пальто, – сказал Люк, надписывая конверт. – Ну, пошли!
Он подхватил портфель и вышел из номера.
Через десять минут они уже мчались в такси по залитым дождем парижским улицам, направляясь к Лионскому вокзалу. Люк печально улыбнулся дочери, укоряя себя за трусость.
Дженни как будто почувствовала его настроение и пробормотала:
– Мне почему-то кажется, что мы сбежали.
Люк с облегчением вздохнул: дочь ни слова не сказала о Джейн.
– Прошу прощения, мадам, мсье Рэйвенс просил его ни с кем не соединять, – произнес консьерж.
– Он в номере?
– Простите, я не знаю.
– Меня зовут Джейн Эплин, мсье Рэйвенс ждет моего звонка. Будьте добры, дайте ему знать, что…
– Мадам, его нет в гостинице.
– Да-да, он ушел ужинать с дочерью…
– Нет, мадам, видите ли, они рассчитались и уехали.
– Уехали? – ошарашенно переспросила Джейн.
– Да.
– Не может быть!
– Мадам, я совсем недавно вызвал им такси.
– А вы не знаете, куда они направились?
– К сожалению, нет.
– Может быть, вы спросите у швейцара? – спросила она, догадываясь, что консьерж ей ничего не скажет.
– Мадам, правила не позволяют нам сообщать подобную информацию посторонним.
– Да-да, я понимаю, – вздохнула она.
– Но мсье Рэйвенс оставил для вас письмо…
– Отлично! Прошу вас, пошлите его мне с нарочным. Немедленно, – попросила Джейн.
– Будет сделано, мадам.
Джейн опустила телефонную трубку на рычаг и задумалась. Что произошло? Успел ли Макс поговорить с Люком? Неужели Люк в одиночку отправился в Прованс? Почему он не позвонил?
Она решила дождаться посыльного в фойе, надеясь, что письмо объяснит причину внезапного отъезда Люка, и изумленно заметила, как в гостиницу вошел Макс.
– Ох, Джейн, простите, не ожидал вас здесь увидеть.
– А я – вас, – досадливо заметила она. – Что случилось?
– Я опоздал, – смущенно признался он. – Люк с Дженни уже уехали.
– Да, я знаю. А вам известно, куда они отправились?
– Швейцар вызвал такси до Лионского вокзала. Люк едет в Прованс.
– О господи!
– Ну, нам никто не помешает поехать за ними, – сказал Макс.
– Вы серьезно?
– Вполне. На вечерний поезд мы опоздали, придется сесть на утренний.
– И куда мы с вами отправимся?
– В Фонтен-де-Воклюз, в окрестностях Л’Иль-сюрла-Сорг.
– Люк собирался посетить Мон-Муше, – вспомнила Джейн.
– Это неважно, – возразил Макс. – Даже лучше, если мы первыми доберемся до Фонтен-де-Воклюза. Я выясню расписание поездов и сообщу вам.
Они с Максом попрощались. Едва юноша ушел, явился посыльный из «Гранд-отеля».
– Мадам Эплин, для вас письмо, – сообщил ей консьерж.
– Да, спасибо, – ответила Джейн, взяла со стойки конверт и торопливо направилась к себе в номер, сгорая от желания прочесть послание Люка.
В лифте она столкнулась с парой американцев, судя по всему, впервые приехавших в Париж. Девушка непрерывно хихикала, а ее спутник ласково целовал ее в висок. Джейн искоса поглядела на них, втайне завидуя счастливым влюбленным.
– Ой, простите, – сказала хохотунья. – Мы молодожены.
Джейн вежливо улыбнулась и вышла из лифта, как никогда остро ощущая свое одиночество.
К двери номера она подбежала, с трудом сдерживая слезы. Ключ упал на пол, она неловко подобрала его, завозилась с замком. Войдя в комнату, она прислонилась спиной к двери и обессиленно вздохнула, потом подошла к расстеленной кровати и присела на краешек, глядя на зажатый в руке конверт, надписанный бирюзовыми чернилами. Люк не переставал поражать ее: сильный, напористый, уверенный в себе мужчина, не сломленный жизненными трагедиями и сохранивший в себе способность мечтать и романтические устремления. Он выращивал лаванду – и доблестно сражался с фашистами, проявляя необычайную смелость и отвагу в бою. Он, человек с душой поэта, безжалостно убивал врагов; он оплакивал трагическую смерть жены, однако относился к Джейн так, словно для него не существовало других женщин.
Джейн со вздохом распечатала конверт и достала сложенный вдвое лист бумаги.
«Когда вы получите это письмо, меня уже не будет в Париже. Вы были правы, съездить в мои родные края нам с Дженни лучше без посторонних. Простите мое торопливое послание, мне хотелось бы высказать все это при личной встрече, но слишком больно было узнать, что вы ни словом не обмолвились о предстоящем вам свидании. Да, вы предупреждали меня, что у вас много приглашений подобного рода, и с моей стороны было глупо предположить, что наша с вами связь будет носить исключительный характер. Еще раз примите мои искренние извинения. Вы правы, мы с вами не готовы к близким отношениям, вы поступили мудро и дальновидно, и я постараюсь последовать вашему примеру.
У меня остались незабываемые, восхитительные впечатления о времени, проведенном с вами.
Надеюсь, ваше путешествие по Европе доставит вам искреннее удовольствие. Если у вас возникнет желание связаться со мной в Австралии, мой адрес указан в конце письма. Дженни будет рада получить от вас весточку.
Люк».
Джейн дважды перечла письмо. Слезы струились по щекам, бирюзовыми кляксами расплывались на листке с эмблемой «Гранд-отеля». Обида и огорчение сменились досадой: как он посмел так низко о ней подумать! Неужели он и вправду решил, что она позволит ухаживать за собой нескольким мужчинам одновременно? И как теперь оправдаться? Как объяснить, что произошло нелепое недоразумение?
Впрочем, досадовать и злиться времени не оставалось, ситуация была слишком серьезной. Люку грозила неминуемая опасность. Джейн не хотела до конца дней своих мучиться угрызениями совести, да и Макс этого не заслуживал – наивный юноша и не подозревал, что за одну-единственную ошибку иногда приходится расплачиваться всю жизнь.
Джейн нервно смяла листок в ладони и решила, что поедет в Прованс – ради Люка и ради Дженни. В тишине номера резко прозвучал телефонный звонок.
Дженни и Люк переночевали в Лионе, а рано утром поезд увез их в Ле-Пюи-ан-Веле, городок в самом сердце Центрального массива, окруженный живописными холмами. Люк много слышал о знаменитом городском соборе, но никогда прежде его не видел. Кафедральный собор Нотр-Дам-дю-Пюи, построенный на вулканической вершине, словно парил над черепичными крышами домов, теснящихся у подножья. Люк согласился на уговоры дочери, и они провели в городе целый день, по крутой лестнице взобрались на вершину скалы, где в десятом веке построили церковь Святого Михаила.