– ХОРОШО.
Я буркнул что-то невнятное и повернулся к лестнице, потом легкой трусцой двинулся по ступенькам наверх, думая обо всех проблемах, шумной толпой навалившихся на меня.
Все-таки хорошо, что я тренировался.
Заявляю официально: подниматься пришлось по чертовой уйме ступеней.
И опять-таки официально: я перепрыгивал по две и по три за раз, бегом, и добрался до верха без остановок.
Оттуда я протопал вниз по холму, ни разу не поскользнувшись и не споткнувшись, пока не добрался до пляжа, где перешел на бег. За моей спиной поднималось солнце, но мощная масса Духоприюта покрывала все тенью, и о восходе я мог судить лишь по свету, начинавшему заливать небо.
Когда я вышел из леса, Томас встал, и руки его машинально потянулись к оружию. Я, не останавливаясь, кивнул ему, крикнув:
– Заводи лоханку!
– Что тебе удалось узнать? – спросил он. Томас отвязал удерживавшие катер концы и легко прыгнул на палубу «Жука-Плавунца». Из каюты появилась Молли с таким видом, словно пару секунд назад еще спала.
Я сбежал вниз к доку и с разбегу прыгнул на палубу катера.
– Многие точат на меня зубы. Плюс проблемы со здоровьем, которые прикончат меня, если я ими не займусь, и кстати, остров завтра взорвется и прихватит с собой пол-страны, если я это дело не исправлю.
Томас спокойно смотрел на меня.
– Ну, – сказал он, – и всего-то дел?
– Думаю, приятно знать, что на неизменность каких-то вещей в нашем мире все-таки можно положиться, – сказал я.
Мой брат фыркнул и завел мотор «Жука-Плавунца». Мы сдали задом, отходя от дока, потом он развернулся, дал полный газ и направил посудину обратно к городу. Я уже говорил, катер – не гоночная машина, но кое-какие лошадиные силы в движке имеются, и когда солнце наконец взошло, мы гнали по золотисто-оранжевой воде, оставляя позади V-образный след, а я стоял на носу, опершись на ограждение.
Я почувствовал это, лишь только забрезжил рассвет – почувствовать удается всегда, если перестаешь обращать внимание на окружающий мир. Что-то едва уловимое и невероятно простое сместилось в воздухе вокруг меня. Даже с завязанными глазами я ощутил бы эту перемену – то, как ветры и течения энергии, которые мы называем магией, начали словно дуть порывами и менять направление, подгоняемые светом поднимающегося солнца.
Я был не настолько близок к любому из Путей в царство Феерии, чтобы почувствовать, открылись они или нет, но рассуждая логически, должны были открыться. Восход солнца имеет тенденцию рассеивать и растворять паттерны магической энергии, и не потому, что магия по сути своей сила ночи, а потому что рассвет – сила новых начал и обновления.
Каждый рассвет неизбежно разрушает творимые до рассвета чары. А заклинание, столь обширное, что им как одеялом удалось укрыть, упрятать Феерию от мира смертных уже в силу этого должно было быть тонким и непрочным. И когда солнце ударит в него, эффект будет такой же, как если направить зиллион[41] увеличительных стекол на старую газету. Она потемнеет, сожмется и рассыплется в прах. Воображение рисовало ужасные коллажи: самые мрачные существа Феерии внезапно валом валят из каждой тени, пустынной аллеи, заброшенных зданий города. Вообще-то воображению можно было бы заняться и более приятными вещами, например, пофантазировать о небывало расположенных к тебе женщинах и тому подобном.
Молли вышла на палубу и стала рядом со мной, глядя вперед. Я искоса взглянул на нее. Восходящее солнце за нашими спинами окрашивало волосы девушки золотом, но лицо оставалось в тени. Она уже не казалась такой юной.
Не поймите меня превратно: не то, чтобы ее волосы вдруг поседели, а зубы выпали. Но от Кузнечика всегда исходило ощущение энергии, жизни и простой радости. Так уж она была устроена – «по умолчанию», и я раньше не понимал, насколько это мне в ней нравилось.
Сейчас ее голубые глаза выглядели усталыми и настороженными. Она не любовалась красотой жизни, как делала это прежде. Ее глаза словно выискивали опасности – и поблизости, и впереди по курсу, они отяжелели от напряженного внимания и сделались мудрыми от боли, и в них появилось гораздо, гораздо больше стали, чем мне доводилось видеть раньше.
Месяцы тренировок с Леанансидхе и уличные войны дают такой эффект.
Возможно, веди я себя в свое время посуровее с Кузнечиком, все последующее не обернулось бы для нее таким шоком. Возможно, сосредоточься я на других аспектах ее обучения, она лучше бы подготовилась к неприятностям.
Возможно, возможно, возможно – все это самообман. Глаза Молли в любом случае рано или поздно стали бы такими – как стали такими же мои.
Наша работа не очень ласкова к детям.
– Говорила я тебе, – сказала Молли, не поворачиваясь ко мне. – Это в прошлом. Вот и оставь его там.
– Подслушиваешь мои мысли, детка?
Уголки ее рта слегка дернулись.
– Только когда хочу услышать рев океана.
Я улыбнулся. Мне это нравилось гораздо больше, чем все «сэр Рыцарь», которыми меня потчевали последнее время.
– Как много ты можешь мне рассказать? – спросила она.
Я на мгновение взглянул в ее глаза, пока она смотрела вперед, и решился.
– Все, – сказал я негромко. – Но не сию секунду. У нас есть приоритеты, на которых надо сосредоточиться в первую очередь. Мы обсудим детали, когда разделаемся с ближайшей угрозой.
– Мэйв? – спросила Молли.
– И остров. – Я рассказал ей об опасности, грозящей Духоприюту, не вдаваясь в подробности о целях существования острова. – В общем, если я все это не остановлю – БАБАХ.
Молли нахмурилась:
– Не могу представить, как ты можешь остановить какое-то событие, если не знаешь, кто собирается это сделать, а также где и когда оно должно произойти.
– Если проблема проста, для ее решения не нужны чародеи, – сказал я. – Невозможное мы делаем немедленно. Невообразимое займет чуть больше времени.
– Я серьезно, – сказала она.
– Я тоже, – ответил я. – Выше нос. Мне кажется, я знаю нужного человека, с которым можно потолковать.
* * *
Половина солнечного диска была над горизонтом, когда показался силуэт Чикаго. С минуту я наслаждался великолепным зрелищем. Глупо, знаю – но это мой город, а я отсутствовал, казалось, целую жизнь. Приятно видеть осеннее солнце, сверкающее на стекле и стали.
Потом я почувствовал напряжение и оттолкнулся от носового ограждения, на которое до того облокачивался. Какое-то время я очень внимательно осматривался вокруг. Не знаю, что включило мои инстинкты, но с ними сейчас происходило то же самое, как когда они раз за разом узнавали о том, что Мэб вот-вот затеет очередное покушение на мою жизнь, так что игнорировать инстинкты я не мог, даже если бы захотел.