– Оу, это цинично, – сказал я. – И расчетливо.
– Но попал я в точку, не так ли? – спросил Баттерс.
Я вздохнул.
– Да, звучит… очень похоже на Мэб.
Особенно если Мэйв рассказала мне правду о том, насколько опасна Мэб.
Баттерс покивал с видом мудреца.
– Таким образом, каким бы сильным, быстрым, невосприимчивым к ранам все это тебя не сделало, запомни: ты не более неуязвим, чем прежде. Просто ты не замечаешь ран, когда тебе их наносят… – Он помолчал и добавил: – Ты ведь даже не почувствовал этого, верно?
– Почувствовал что? – спросил я, приподнимая голову.
Он снова приложил ладонь мне ко лбу и толкнул вниз.
– Я только что зашил резаную рану в три дюйма длиной на твоей грудной клетке. Без анестезии.
– А, – сказал я. – Ну, я не… В смысле, что-то я все-таки чувствовал: какой-то дискомфорт.
– Подтверждает мою теорию, – сказал он, кивнув. – Я уже зашил рану над твоим глазом, пока ты был в отключке. Красота! Рубанули тебя, голубчик, до самой кости.
– Благодарить следует Капитана Крюка, – сказал я. – Это у него такой кривой меч.
Я взглянул на Томаса:
– Крюк все еще у нас, верно?
– Сидит в заключении на выложенном керамикой противне для печенья в духовке, – сказал Томас. – Я подумал, что из такой стальной упаковки дернуться он не сможет, и это заставит его задуматься кое о чем, прежде, чем мы начнем задавать ему вопросы.
– Это ужасная штука: поступить так с кем-то из Малого Народца, – сказал я.
– Я собираюсь начать готовить пирог прямо у него перед носом.
– Мило.
– Спасибо.
– Долго я был в отрубе? – спросил я.
– Примерно час, – ответил Томас.
Баттерс фыркнул.
– Я бы управился быстрее, но прошлой ночью кто-то вломился в мой дом, и мне пришлось убирать весь бардак.
Я поморщился.
– Кгм, да. Верно. Прости, старина.
Он покачал головой.
– Я до сих пор никак не приду в себя, видя тебя здесь, честно. В смысле, на твоих похоронах мы присутствовали. С призраком твоим разговаривали. Уж надежнее, вроде, не бывает.
– Извини, что положил «лежачего полицейского» на путях твоего мыслительного процесса.
– В последнее время это больше походит на «американские горки», но хороший ум подвижен, – сообщил Баттерс. – Я с этим справлюсь, не переживай. – Он поработал еще пару секунд, прежде чем пробормотать:
– В отличие от некоторых других.
– А? – спросил я.
Баттерс молча обвел взглядом всю большую квартиру и вернулся к работе.
Я проследил за направлением его взгляда.
Кэррин свернулась клубочком в кресле у камина, в дальнем конце квартиры, обхватив колени руками и положив голову на спинку кресла. Глаза ее были закрыты, а рот слегка приоткрыт. Она явно спала. Легкое похрапывание подтверждало эту теорию.
– О, – сказал я. – А. Ну да. Похоже, она не слишком легко восприняла мой призрак, шныряющий вокруг…
– Явное преуменьшение, – выдохнул Баттерс. – Она через многое прошла. И ничто из пережитого не сделало ее менее колючей.
Томас буркнул, выражая согласие.
– Она сбежала от большинства своих друзей, – сказал Баттерс. – Не разговаривает ни с кем из полицейских. Не общается со своей семьей. Только с группой «Викинг» в BFS. Я там тоже зависаю. И Молли. Думаю, мы оба понимаем, что она в поганой ситуации.
– А теперь еще и я, – сказал я. – О, черт.
– Что? – спросил Томас.
Я покачал головой.
– Для этого нужно знать Кэррин.
– Кэррин, а? – спросил Томас.
Я кивнул.
– Порядок для нее очень много значит. Человек умирает – это она может понять. Человек возвращается – совсем другая музыка.
– Разве она не католичка? – спросил Томас. – У них, вроде, есть кое-кто такой же?
Я хмуро посмотрел на брата.
– Ну да. Это позволяет ей легче справляться с проблемой.
– С медицинской точки зрения, – сказал Баттерс, – я вполне уверен, что ты вообще не был мертв. Во всяком случае, настолько мертв, чтобы тебя уже было не воскресить.
– А ты там был? – спросил я.
– А ты? – парировал он.
– С моего конца, все было во мраке, потом я очнулся, – проворчал я. – Призрачно. Потом все стало белым и я очнулся. Больно. Ну, а потом сплошная физиотерапия – для восстановления.
– Ух ты, серьезно? ФТ? – спросил Баттерс. – И долго?
– Одиннадцать недель.
– Да, это заставляет меня склоняться к слову «кома».
– А еще разные ангельские и призрачные штуки, – сказал я. – Это к чему тебя заставляет склоняться? Медицински выражаясь?
Баттерс поджал губы и произнес:
– Никто не любит умников, Гарри.
– Во всяком случае, я его никогда не любил, – поделился своим мнением Томас.
– Отчего бы вам не заняться чем-нибудь полезным? – сказал я. – Выйдите наружу, посмотрите, может, кто-то прячется там, чтобы убить нас, как только мы выйдем.
– Потому что Молли приходится выходить со мной каждый раз, иначе они не впустят меня назад, а она сейчас работает со своими следопытами, – сказал Томас. – Тебя беспокоит, что бригада злючек-фэйри использует твою кровь, чтобы тебя выследить?
– Не уверен. Использовать для этого кровь – сложнее, чем думают многие, – сказал я. – Нужно не давать ей засохнуть, она должна быть ничем не разбавлена. А тут шел дождь, и если кто-то хотел собрать моей крови, нужно было делать это очень быстро, а в это время Ситх не давал им расслабиться.
– Ситх? – спросил Баттерс.
– Не то, о чем ты подумал, – сказал я.
– О, – сказал он, явно разочарованный.
– Кроме того, – сказал я Томасу, – меня меньше беспокоит то, что они используют кровь для того, чтобы меня выследить, чем для того, чтобы остановить биение моего сердца. Или, знаешь, сделать так, чтобы оно со взрывом вырвалось из моей груди.
Томас заморгал.
– Они действительно могут это сделать?
– О Господи, – сказал Баттерс, часто моргая. – Так вот что это было?
– Да, они могут это сделать, и, вероятно, делали, если ты имеешь в виду все убийства, связанные с налетом на наркоторговцев Третьим глазом, – ответил я. – Баттерс, что тут происходит? Ты закончил или нет?
– Голодная ночь, – пробормотал Томас, внезапно посерьезнев. – Гарри… может, нам уже следует вовсю чертить круги или что там обычно делается?