Может, мои заклинания не были достаточно смертоносными, но я не хотел убивать какое-нибудь бедное животное, чтобы привлечь внимание Старухи. Хотя, быть может, и это придется сделать. Слишком многое стояло на кону, чтобы позволить себе сентиментальничать.
Я покачал головой, убрал свои инструменты, и тогда лед прямо под моими пальцами ног раскололся, и длинная костлявая рука в морщинах, бородавках и пятнах, бывшая частью тела футов двадцати высотой, вылетела вверх и схватила мою голову. Не лицо. Мою голову целиком, как мяч от софтбола. Или яблоко. Пятнистые черные когти на концах узловатых пальцев впились в меня, протыкая кожу, и я внезапно, рывком рухнул на долбаный лед с такой силой, что на секунду испугался, думая, что сломал шею.
Я думал, что точно сломаюсь весь, когда ударюсь о лед, но вместо этого меня протащили сквозь него – в грязь, и сквозь нее тоже, и потом я падал, вопя от внезапного инстинктивного слепого ужаса. Затем я ударился обо что-то твердое, и это было больно, даже при силе мантии, ударился и издал короткий каркающий выдох. Я болтался там, ошеломленный на миг, а эти холодные жестокие острые когти впивались в мою плоть. Вдалеке слышались медленные хромающие шаги, а мои ноги волоклись по какой-то поверхности.
Потом меня швырнули, дважды крутнув по горизонтали, и я врезался в стену. Отлетев от нее, я приземлился на что-то вроде грунтового пола. Я валялся там, не в состоянии сделать вдох, едва способный двигаться. И либо я был слеп, либо находился в кромешной темноте. Плюс такого абсолютного звона в голове в том, что пламя обездвиживающего ужаса ощущается как-то слабее. Был и еще плюс: когда я наконец смог сделать глоток воздуха, я сделал его со скулящим звуком чистейшей боли.
Из темноты прозвучал голос, пыльный, хриплый и покрытый пауками.
– Я, – произнес голос, словно вырисовывая это слово. – Ты пытался вызвать. Меня.
– Примите мои самые искренние извинения за возникшую необходимость, – сказал я Матери-Зиме, или, скорее, попытался сказать. Вместо этого у меня вышло что-то вроде «Оу».
– Ты думаешь, я служанка, которую можно подозвать свистом? – продолжал голос. Ненависть, усталость и мрачное развлечение: все вместе мумифицировалось в нем. – Ты думаешь, я какой-то мелкий дух, которым ты можешь помыкать?
– Н-н-н… ох, – вздохнул я.
– Ты осмелился позволить себе?… Ты посмел произносить эти имена, чтобы привлечь мое внимание? – сказал голос. – Мне нужно готовить мясо с овощами, и я наполню кастрюлю твоим мясом – мясом наглого смертного.
В кромешной тьме раздался какой-то звук. Сталь, которой водили по камню. Взлетели несколько искр, ослепительных в окружающей темноте. Они выжгли на моей сетчатке силуэт массивной, сгорбленной фигуры с мясницким ножом в руке.
Искры плясали каждые несколько секунд, когда Мать-Зима медленно точила свой инструмент. Мне удалось взять под контроль дыхание и перебороть боль.
– М-м-м… – сказал я. – М-мать-Зима. Я счастлив увидеться с вами снова.
Очередной сноп искр отразился от железной поверхности – ее зубов.
– Мне н-нужно поговорить с вами.
– Говори же, человечек, – сказала Мать-Зима. – Времени у тебя осталось мало.
Тесак со скрежетом снова проехал по точильному камню.
– Мэб приказала мне убить Мэйв, – сказал я.
– Она всегда делает глупости, – сказала Мать-Зима.
– Мэйв говорит, что Мэб сошла с ума, – сказал я. – Лилия согласна.
Раздалось свистящее дыхание, которое могло быть хихиканьем.
– Какая любящая дочь.
Мне стало казаться, что я могу что-то из этого извлечь. Я нажал на нее.
– Мне нужно знать, кто из них прав, – сказал я. – Мне нужно знать, против кого выступить, чтобы предотвратить большую трагедию.
– Трагедию, – сказала Мать-Зима с мурлыканьем, заставившим меня подумать о скребущихся скорпионах. – Боль? Ужас? Скорбь? С какой стати мне останавливать это? Да это слаще, чем мозговая косточка младенца.
Хорошо, что я смелый и неустрашимый чародей, иначе последние слова фразы заставили бы мою кожу съежиться настолько, что она протащила бы меня по грязному полу.
Но я так или иначе блефовал, и решил рискнуть. Я скрестил пальцы в темноте и сказал:
– Потому что за всем этим стоит Немезида.
Скрежет тесака внезапно прекратился.
И темнота, и молчание на какой-то краткий миг стали абсолютными.
Воображение рисовало мне образ Матери-Зимы, тихо подбирающейся ко мне в темноте с поднятым тесаком – и я едва подавил позыв разразиться паническим воплем.
– Так, – прошептала она мгновение спустя. – Наконец-то ты стал видеть то, что все время было у тебя перед глазами.
– Э-э… да. Думаю, да. Теперь, по крайней мере, я хоть что-то знаю.
– Как это по-смертному. Учиться, когда учиться уже поздно.
Шкр-р-р… Искры.
– Вы не убьете меня, – сказал я. – Я в такой же степени ваш Рыцарь, как и Мэб.
Низкое, тихое фырканье.
– Ты не настоящий Зимний Рыцарь, человечек. Когда я проглочу твою плоть, и твою мантию вместе с ней, я передам ее в дар тому, кто более достоин этого звания. Мне не стоило отдавать ее Мэб.
О, ого! Я и не подумал о такого рода мотивации. Мои кишки словно наполнились водой. Я пытался пошевелить руками и ногами, но обнаружил, что они онемели и функционируют лишь отчасти. Я стал пытаться заставить их меня перевернуть, чтобы я мог почувствовать под собой ступни.
– Кгм, нет? – услышал я свой ломающийся от паники голос. – А почему, если поточнее?
– Мэб, – сказала Мать-Зима тоном, полным отвращения, – всегда была слишком романтичной.
Что в принципе говорило все, что стоило знать о Матери-Зиме, здесь и сейчас.
– Она проводит слишком много времени со смертными, – продолжала Мать-Зима, ее увядшие губы отогнулись, приоткрывая железные зубы, а искры от лезвия тесака стали взлетать еще выше. – Смертные, в их мягком, контролируемом мире. Смертные не делают ничего, кроме как сражаются друг с другом, они забыли, почему им следует бояться клыков и когтей, холода и тьмы.
– И… это плохо?
– Какую ценность может иметь жизнь, если ее так легко сохранить? – Мать-Зима буквально выплюнула последнее слово. – Слабость Мэб очевидна. Взгляните-ка на ее Рыцаря.
Ее Рыцарь как раз пытался сесть, но его запястья и щиколотки были пристегнуты к полу чем-то холодным, твердым и невидимым. Я ощупал это, но не почувствовал никаких краев. Узы не были ни металлическими, ни ледяными. Не знаю, каким образом пришло подобное знание, но я был в этом абсолютно уверен. Лед не удержал бы меня. И во всем этом было что-то знакомое, что-то, что я уже чувствовал прежде… в Чичен-Ице.
Воля!