– Добрый вечер, Стрелок! – говорит он мне. Голос излишне ровен – Тертый общается через программу-переводчик.
– Доброе утро, – поглядывая на часы, отвечаю я. Это взаимная игра. Выяснить индивидуальное время дайвера, определить, в каком часовом поясе тот проживает, – уже немало.
– Как я ценю ваш юмор… – Тертый садится на третий стул, вопросительно смотрит на меня: – Урожай созрел?
– Тяжелые вышли яблочки. – Я достаю дискету, кладу на стол. – Честно говоря, я ожидал большей благодарности за подобный труд…
– Мы ведь условились? Шесть тысяч долларов.
Развожу руками.
– По вашим словам, большего оно и не стоило.
– Вы считаете иначе?
– Понимаете, господин Шеллербах…
Тертый вздрагивает.
– Вы ошиблись как минимум на порядок. Простуда – это мелочь, конечно… но кому нравится валяться в постели с температурой и сопливым носом?
– Мне – не нравится. – Шеллербах-Тертый меняется в лице. Теперь это пожилой мужчина с волевой, но нервной физиономией. – Однако я полагал, что слово дайвера – свято.
– Не отрицаю. Я отдаю вам файл, – щелчком отправляю дискету через стол. – Но в следующий раз ни один дайвер не пошевелит ради вас пальцем. Вы нарушаете нашу этику, господин Шеллербах. Труд оплачивается в меру его сложности.
Шеллербах берет дискету и замирает. Я пью глинтвейн, наблюдая за ним. Оборотень молчит. Это моя операция.
Наконец Шеллербах скачал файл, и взгляд его приобретает осмысленность.
– Итак? – спрашиваю я.
– Пятьдесят, – говорит Тертый.
– Каждому?
Он молчит – очень, очень долго. Это деньги. Живые, полнокровные, не облагаемые налогами, пришедшие ниоткуда и ушедшие никуда.
– Ваш счет.
Я протягиваю ему бумажку, на ней – номер счета в Швейцарии.
– Отрицательные проценты… вы очень осторожны, господин дайвер…
– Иного выхода нет, Петер…
Он сдается. Я знаю его настоящее имя, он мое – нет. Банк не выдаст меня никогда. Даже если международный трибунал заявит, что я людоед и виновен в геноциде.
За это и платятся отрицательные проценты со счета.
За полную безопасность.
– Пятьдесят каждому. Я делаю жест доброй воли, господин дайвер!
– Прекрасно.
Несколько секунд и на мой счет перетекают сто тысяч долларов. Это много. Это очень много.
Годы спокойной жизни в виртуальности.
– Вы согласитесь на дальнейшее сотрудничество?
Достаю свою чековую книжку, с удовольствием разглядываю цифру. Потом выписываю чек на пятьдесят тысяч и отдаю оборотню.
– Вполне возможно.
– А на постоянный контракт?
– Нет.
– Чего вы так боитесь, дайвер? – Во взгляде Шеллербаха любопытство.
Чего я боюсь?
– Имени, Питер. Настоящая свобода – это всегда тайна.
– Я понимаю, – соглашается Шеллербах. Косится на Романа: – Вы тоже дайвер? Или просто ходячий набор вирусов?
– Дайвер, – говорит Роман.
– Что ж… удачи вам, господа… – Шеллербах отходит на шаг. Останавливается: – Скажите… как это – быть дайвером?
– Очень просто, – отвечает Роман. – Надо знать, что все вокруг – игра. Фантазия.
Шеллербах кивает, разводит руками:
– Не получается, увы…
Он уходит по тропинке, мы смотрим ему вслед. Потом я наполняю наши бокалы.
– За удачу!
Роман явно еще не оценил масштабов случившегося. Молчит, крутит в руках бокал.
– Леня, скажи, ты счастлив?
– Конечно.
– Большие деньги… – Он разглядывает чек, потом решительно поднимает бокал: – За удачу!
– За нее, – соглашаюсь я.
– Ты не исчезнешь из глубины?
– Нет.
Роман кивает, с явным облегчением. Отпивает вина, говорит:
– Знаешь, с тобой интересно работать. Ты… необычный.
На миг мне кажется, что мы подходим к той небывалой грани, когда дайверы открываются друг другу.
– Аналогично, Рома.
Оборотень встает. Резко, порывисто.
– Мне пора… ко мне пришли…
Он растворяется в воздухе, бокал падает на пол, катится, звеня и подпрыгивая.
– Удачи тебе, Роман, – говорю я в пустоту.
Одиночество – изнанка свободы.
У меня не может быть друга.
– Счет! – зло говорю я в пустоту. – Счет, живо!
Самое обидное, что мне не хочется спать. Слишком удачный день, наверное.
Возвращаюсь в ресторан. Часть народа сменилась, компания американцев по-прежнему хохочет над своими шутками.
Надо прогуляться.
Выбираюсь из «Трех поросят», секунду колеблюсь – не поймать ли такси? – потом иду пешком. Потихоньку сворачиваю с центральных улиц, подхожу к русским конференц-кварталам.
Это одно из самых интересных мест в виртуальности, на мой взгляд. Место, где можно просто поговорить.
О чем угодно.
Длинные ряды зданий, каждое в своем стиле, между ними – скверики и площади, заполненные народом или пустые. Разглядываю затейливые таблички. Часть понятна сразу, некоторые нарочито туманны.
«Анекдоты».
«Разговоры ни о чем».
«Сексуальные приключения».
«Странное место».
«Овес растет!»
«Книги».
«Боевые искусства».
Сюда приходят пообщаться на конкретные темы. Это – отголоски довиртуальной эпохи. Дальше пойдут более солидные клубы, где можно получить консультацию по техническим вопросам, поспорить о программном обеспечении или даже купить по дешевке ворованные программы. Но мне это малоинтересно.
Сворачиваю в скверик, над воротами которого табличка «Анекдоты». Здесь всегда многолюдно, шумно и бестолково. Скверик похож на парк культуры шестидесятых годов. В уголке тихо играет маленький оркестрик – явно ненастоящий, на скамеечках сидят, пьют пиво, болтают между собой люди. Присаживаюсь в сторонке.
На маленькую деревянную эстраду поднимается парень в джинсах и белоснежной рубашке. Парень совершенно безликий. На него лениво поглядывают.
– Штирлиц вышел из дома… – начинает парень.
Девчонка рядом со мной свистит и запускает в парня пивной бутылкой. Я ее вполне понимаю. Девяносто процентов анекдотов, которые здесь рассказывают, – старье. Это клуб, который обожают новички в виртуальности… не понимающие еще, что ничто не ново под луной. Стоит побыть здесь полчаса, чтобы поверить: Каин убил Авеля именно за то, что тот любил рассказывать бородатые анекдоты.