Сидоров не только выписал ей лекарства, но и сам сходил за ними в аптеку, а еще в супермаркет, купив мед, которого в доме не было. Он ухаживал за больной так, словно они были друзьями детства или коллегами. Через трое суток после того, как Лиза заболела, в городскую квартиру приехал папа. Они с Сидоровым познакомились. Папе он понравился. И это понятно – Сидоров умел и борщ приготовить, и кран починить, и вообще смотрел на Лизу примерно так же, как если бы в постели лежала Анджелина Джоли, а он, Сидоров, был Брэд Питт.
Раневская-младшая к Сидорову осталась равнодушна. Ей было приятно, чего греха таить, видеть его заботу. А кто бы на ее месте не испытал к доктору чувство признательности? Она не влюбилась в него, но была ему благодарна. Их роман развивался в одностороннем порядке. Сидоров ее обожал, она позволяла себя обожать.
Они вместе ездили к ее родителям на дачу. Благодаря своим умелым рукам Сидоров окончательно завоевал доверие Александра Кирилловича. Маму он тоже сумел расположить к себе, принеся ей однажды свой вариант перевода статьи из английского хирургического журнала. Как оказалось, Сидоров был лингвистически подкован. А когда Игорь рассказал Лизиной матери, что был женат на актрисе, которая часто мелькала в сериалах, бросила его и уехала с режиссером покорять Москву, а он остался в Киеве зализывать раны, то весы дали резкий крен в сторону Сидорова.
Отношения развивались ровно и поступательно. Дело шло к браку. Лиза, хотя и не была без ума от доктора, но ценила его деликатное ухаживание, его умение слушать и сопереживать. Возможно, когда-нибудь, лет через десять замужества, она полюбила бы его, но… Вмешался случай.
В начале лета она отправилась в командировку в Италию и встретила Поташева. Свет клином сошелся для нее на Алексее до такой степени, что она забыла о самом существовании Сидорова.
Но Сидоров о ней не забыл. Не забыл он и ее невнятную, сумасшедшую sms’ку: «Игорь, прости меня, если сможешь. Я люблю другого. Всегда любила. Думай обо мне что хочешь, но я без него жить не могу».
Она послала это сообщение еще из Венеции. Он примчался с ним к Раневским-старшим. Но те только плечами пожали. Потом, когда Лиза вернулась и получила письмо от Поташева, она неделю провела у родителей, не вставая с кровати. Если бы они не заставляли ее хоть чаю попить, то неизвестно, сколько бы она выдержала без еды и питья. Но нужно было готовить выставку Тициана, и работа ее спасла. А теперь она настолько оклемалась, что даже готова была работать в архитектурном бюро Поташева в качестве эксперта. Родители были люди мудрые. Они любили свою дочь и понимали ее. Но Сидорова им было жалко. Что с ним делать? На этот вопрос могла ответить только Лиза.
– А пусть едет со мной в «Озерки». В качестве телохранителя, – неожиданно сообщила она о своем решении родителям.
– А если?.. – не закончила свою мысль мать.
– А если они с Поташевым встретятся, то даже лучше! Пусть убедится, что я вполне еще могу нравиться достойным мужчинам! – гордо вздернула носик Лизавета.
* * *
Через несколько дней офисный «вольво» привез Раневскую и Сидорова в резиденцию Топчиев.
Навстречу гостям бодрым шагом спешила хозяйка замка – Марта Васильевна. Одета она была в черные обтягивающие кожаные лосины и сверкающую стразами черную короткую кофточку, а домашние тапки на высоком каблуке и с дымчатым помпоном завершали образ состоятельной и привлекательной дамы. Она окинула гостей оценивающим взглядом, Лиза назвала себя, представила Сидорова как своего помощника, после чего владелица особняка повела их за собой в каминный зал. Там, кроме камина, был только диван. Вдоль стен стояли обернутые в упаковочную бумагу картины и еще какие-то предметы. Хозяйка дома не торопилась начинать разговор об антиквариате. Ей сперва хотелось похвастать камином. И он того стоил. Озерковский камин представлял собой встроенную в стену неглубокую открытую топку, украшенную порталом из дерева ценных пород в комбинации с отделкой изразцами – плиткой, расписанной в технике итальянской майолики, – и литыми чугунными панелями с художественными барельефами. Пол перед камином также был выложен изразцами.
– Вы знаете, кто изобрел камин? – обратилась она к гостям с неожиданным вопросом.
– Как известно, первым научно обосновал принцип работы камина Дмитрий Менделеев, не иначе как сразу после того, как увидел во сне свою знаменитую таблицу элементов. Он провел термодинамические расчеты и вывел формулы, раскрывающие зависимость конструкции камина от внешних условий и параметров помещения – объема, высоты потолка и т. д. Собственно, ими и пользуются по сей день конструкторы каминов, – внезапно проявил эрудицию Сидоров.
– Точно! – обрадовалась хозяйка дома. – Как приятно встретить эрудированного человека! – Марта явно кокетничала с Сидоровым.
Она позвонила в стоящий на полке колокольчик, и в комнате появилась женщина средних лет, к которой обратилась хозяйка:
– Галя! Раскрой вон ту картину, пусть эксперты посмотрят! – И, обращаясь уже к Раневской, сказала: – Я решила не дожидаться вашего приезда, сама прошлась по антикварным салонам, кое-что купила. Интересно, что вы скажете?
Искусствовед смотрела на темную картину, из маслянистой глубины которой проступал портрет юноши в венке из цветов и фруктов. Лиза подошла к картине, внимательно осмотрела лицевую часть, потом столь же внимательно принялась разглядывать обратную ее сторону.
Марта Васильевна прервала молчание:
– Опытный консультант магазина сказал мне, что это работа ученика самого Караваджо! – Она произнесла это с особым нажимом.
– У Караваджо не было учеников, – спокойно заметила Раневская.
– Как это не было? Но мне же специалист сказал! В салоне! – Владелица замка была уязвлена.
– Микеланджело Меризи да Караваджо не имел учеников в привычном смысле слова, ни единого. Чтобы в этом убедиться, достаточно просто изучить биографию художника, – кротко ответила Лиза, опустив глазки.
– Значит, это не может быть картина его ученика? – переспросила Топчий.
– Не может, – констатировала эксперт.
– Ну, я тогда вообще не знаю… Галя, разверни вот эти… – Она указала рукой в сторону других работ.
Их Лиза также стала рассматривать с большой тщательностью.
– Ну что? Вы можете сказать, кому они принадлежат? Какого они времени? – Хозяйка дома нетерпеливо вращала на руке перстень с бриллиантом. – Мне сказали, что это точно семнадцатый или восемнадцатый век, я точно не помню. И еще что это… Подождите, у меня тут на бумажке записано, вот: Хольс и Вервеер какие-то!
– Хальс и Вермеер? – шепотом переспросила Лиза. От одного предположения, что Марта каким-то чудом раздобыла картины величайших голландских мастеров, у Раневской закружилась голова. Она посмотрела на полотна с внутренним трепетом. Но вслух тихо произнесла: – На глаз ничего сказать не могу. Нужна экспертиза.
– Что еще за экспертиза? Мне на каждую вещь выдан сертификат, где все указано! Там и год создания есть, и художник! – возмутилась Марта.