Балкон... Новый взрыв воспоминаний! Две тени на промороженном асфальте. Одна – длинная, с тенью портфеля в тени руки. Другая – покороче. С тяжелой, нелепой какой-то верхней частью, как если бы человек был одет во что-то короткое, широкое... Например, милицейскую куртку!
Такую же, как у милиционера, остановившего рядом с ней свой вполне цивильный «жигуль», любезно пригласившего сесть на заднее сиденье, а потом вдруг выбросившего руку вперед и...
И что? Что он сделал такого, после чего Алена провалилась в черную бездну?
Да уж, штамп из штампов, но вся их сила в том, что они безумно точны. Благодаря одному из них Алена теперь знает, что чувствует человек, когда к нему прикасается электрошокер.
Вообще даже странно, что она пришла в себя. Ткнув ее шокером в голую шею, вдобавок еще влажную от снега, этот разбойник вполне мог прикончить ее.
Прикончить...
«– Попадись она мне, я ее просто прикончу!
– Не дури, она нужна мне живая!
– Ладно, как скажешь. Хочешь, я тебя подвезу?
– На маршрутке доберусь. Ты лучше тут пошустри, понял?..»
Разговор двух тех людей, один из которых был одет в нечто напоминающее милицейскую куртку. Они ищут какую-то женщину... Один от злости готов прикончить ее, другому она нужна живая. Странно – почему у Алены возникает такое ощущение, что они отыскали эту женщину?...
Человек в короткой куртке... человек в милицейской куртке... электрошокер...
Ее заколотило так, словно все это время она пролежала в том самом сугробе, куда свалилась с балкона. Алена попыталась обхватить себя за плечи, чтобы не зябнуть, но обнаружила, что не может рукой шевельнуть. И, для полного комплекта, ногой...
Неужели шокер вырубил какие-то двигательные центры в ее организме?! Нет, в этом случае тело потеряло бы чувствительность. А Алена отчетливо ощущает, что лежит на чем-то не твердом, не мягком, не очень ровном, вроде как на диване, причем весьма продавленном. Под головой у нее подушка, причем довольно мягкая. От подушки пахнет духами, хорошими духами, дорогими. «Миракль», точно... Стоп, это ее собственные духи. Ну хоть одно приятное ощущение!
И оно так и осталось одним-единственным. Потому что Алена ощутила: в руки и ноги ее врезается что-то тугое.
Веревки, что ли? Она связана?
Да, связана, но не веревками. Лейкопластырем. Вот сволочи, насмотрелись голливудских киношек! Все зло в стране от этих американосов, Алена всегда была в этом убеждена, а сейчас ощутила к американосам просто-таки убийственную ненависть.
– Тяжело молчал валун-догматик... – внезапно раздался неподалеку мужской голос, уже слышанный Аленой раньше.
Она встрепенулась. Люди! Где-то рядом люди! Надо позвать на помощь!
Надо. Но – увы, невозможно. Потому что в голливудских киношках не только обездвиживают людей с помощью лейкопластыря, но и заклеивают им рты.
Крик, не в силах вырваться изо рта, душил Алену, а мужской голос бубнил:
Тяжело молчал валун-догматик
В стороне от волн,
А между тем
Я на мир смотрел, как математик,
Доказав с десяток теорем.
Скалы встали... скалы встали...
Встали скалы...
Голос заело, как пластинку. То ли мужчина забыл текст, то ли был не в силах справиться с залипающим языком.
«Да он же пьян! – догадалась Алена. – Пьян вдрабадан!»
И тут же тренированная память человека, натасканного в нанизывании синонимов, как гончий пес натаскан на поиск следа, выдала на-гора целую пачку оных словечек, эквивалентных главному слову, словно перед Аленой третий том словаря Даля, раскрытого на нужной странице: «Пьяну быть » – напиться, наклюкаться, насосаться, натянуться, назюзиться, насуслиться, нарезаться, нахлестаться, настегаться, насыропиться, залить за галстук, за воротник, за ухо, убить муху, чертей слепить...»
«А не сошла ли я с ума?» – холодно, почти как о постороннем человеке, подумала Алена.
– Скалы встали... скалы встали... – врезался в сознание мужской голос.
Его топтание в словах взбесило едва ли не больше, чем собственная неподвижность и беспомощность.
Скалы встали перпендикулярно
К плоскости залива.
Круг луны.
Стороны зари равны попарно.
«Волны меж собой не... не равны!» – закричала бы она... если бы могла.
– Люська, слышь! – позвал мужчина. – Ты что, уснула там? Эй, голая русалка алкоголя! Не спи, замерзнешь. Я стишок забыл. Как там дальше у Рубцова?
– Да пошел ты со своим Рубцовым, – отозвался женский голос, столь же неряшливый, заплетающийся, как у мужчины. – Что ты, что он – оба алкоголики.
– А ты сама кто? – резонно спросил мужчина. – Голая руса-алка...
– Еще раз обзовешь меня так – удушу. Понял, Леха? Удушу, как твоего Рубцова любовница удушила! – пригрозила женщина.
– А ты мне не любовница! – гордо отозвался Леха. – Не люб... не подруга, не любовница... ты мне собутыльница! Люська! Как там дальше у Рубцова?
– Откуда мне знать? – огрызнулась Люська.
– Принеси книжку. Синенькая такая, маленькая. Ты же знаешь, я пока слова не вспомню, не успокоюсь.
Изгибаясь, словно знак вопроса,
Дергаясь спиной и головой,
Пьяное подобие матроса
Двигалось по ломаной кривой! —
мысленно подсказала Алена.
– Принеси книжку, Люська! – заблажил Леха, который явно не обладал способностью к телепатии.
– Ну, как ваши нижегородцы говорят, сдонжил [4] ты меня, чисто сдонжил! – с ненавистью пробормотала Люська. – Где эта твоя книжка?
– В той комнате, – пробормотал неугомонный любитель Рубцова.
– У квартиранта, что ли?
– Ну.
– Не-е, – лениво протянула Люська. – В комнату квартиранта я не пойду.
– Почему?
– Во-первых, он поставил замок. А ключа у меня нет. Во-вторых, сказал, если я туда залезу, он мне мало что вывеску начистит, так еще и наведет на меня ментов. А мне это зачем?