Эд появлялся всюду, где намечалась интересная затея и собирались поймать кайф целенаправленные люди. «Глубже! — вот что они друг другу говорили. — Эй, ныряем глубже!» Затем случилось что-то, чего он не помнил, и он отошел от их компании. Возможно, он что-то не то сделал или не с теми связался; а может, это Дани на него так повлияла: она частенько на него смотрела, лишенная отныне дара речи, и по лицу ее текли безмолвные слезы. Потом жизнь Эда немножко прокатилась вниз с горы, но он оставался в седле. Он сбрасывал проасавин-D-2 с орбиты Бэдмарша и толкал сращенный с белками рибосом мартышки земной героин в орбитальных городах кластера Кауфмана. Когда у него заканчивались деньги, он ненадолго переключался в режим трущобного вора, наркодилера или сутенера. Ну, может, и не так чтобы ненадолго. Но если руки его и не были чисты, то сердце снедала жажда жизни, а слаще всего жизнь на краю смерти. В этом он уверился еще в детстве, когда сестра ушла. Потом его занесло в сигма-конец Пляжа, где он зависал с парнями вроде легендарного Билли Анкера, который в то время был одержим радиоисточником RX-1.
— Чувак, — говорил Эд Тигу, — я тебе передать не могу, чего он достиг.
Он усмехнулся.
— Я был в одной лодке кое с кем из них, — сказал он. — Не с лучшими из них.
Он покачал головой, восхищенно вспоминая.
Волдырь озадачился. У него дети. У него Нина. У него своя жизнь. Он мало что понял из услышанного. Но дело даже не в этом. Как Эд превратился в твинка, скажите на милость? Существование твинка полностью противоположно всему, что вытекало из его рассказов. Какой смысл накачиваться дешевыми иллюзиями в баке, оседлав волну на краю чернодырного радиуса Шварцшильда?
Эд лениво улыбнулся.
— Я себе это так объясняю, — сказал он. — Когда добьешься всего, чего стоило бы добиваться, волей-неволей переходишь к тому, чего добиваться не стоило.
На самом-то деле он не знал ответа. Возможно, он всегда был твинком. Возможно, образ жизни твинка всегда подстерегал его. Пристрастие ждало своего часа. Потом он повернул за угол — припомнить бы хоть, на какой планете… и увидел: КЕМ ЗАХОЧЕШЬ — ТЕМ И СТАНЕШЬ. Он уже всего добился, так почему бы нет? С тех пор, становясь всеми, кем он хотел стать, он потерял если не все, чем владел, то большую часть. Что еще хуже, если он мало чем владел в старые добрые дни, то сейчас располагает еще меньшим.
Втайне он признавался себе, что, как только раздобудет деньжат, немедленно завалится обратно в бак.
* * *
Эд понимал, что дальше так продолжаться не может. Его мучили видения, полные чувства вины. Просыпаясь по ночам, он чувствовал приближение катастрофы. В итоге все случилось скопом, однажды ранним вечером, пока он трахал Нину.
Ежедневный цикл активности Крольчатника шел своим чередом, периоды галдежа неощутимо перетекали в затишье. Так случилось уже раза три-четыре. Эду затишье не нравилось, его мороз по коже драл. Из барака в барак задувало холодноватым ветерком. С дешевых постеров, подобных религиозным иконам, мелькали изображения Тракта Кефаучи. Дети спали или возились на свалке близ доков. Время от времени кто-то сопел или вздыхал, отчего Эду становилось еще хуже. Ему казалось, что Крольчатник заброшен. Ранним вечером тут всегда так бывало, но сегодня, ей-ей, такое впечатление, будто жизнь во всем городе остановилась, а не только тут.
Эд ничего не слышал, кроме неровного дыхания Нины. Она переместилась в неудобную позицию, подогнув под себя колено и прижавшись щекой к стене.
— Давай поднажми, — проговорила она невнятно. Эд, весь в меланхолических воспоминаниях, слегка шевельнулся и увидел поверх длинной белой спины партнерши наблюдавшую за ними тень на пороге. Сперва ему почудилось, что он галлюцинирует: тень сильно напоминала отца. Ум его заволокла мрачная дымка, как бывало при воспоминаниях, которых он не мог точно идентифицировать. Потом он дернулся («Да, — прошептала Нина, — о да…») и моргнул.
— Господи, Тиг, это ты?
— Да, это я.
— Ты никогда не возвращался так рано.
Волдырь робко заглядывал в клетушку, вид у него был не столько уязвленный, сколько озадаченный.
— Нина, — позвал он, — это ты?
— Ну да, конечно. — Голос ее был гневным, нетерпеливым. Оттолкнув Эда, она вскочила, оправила платье и расчесалась пальцами. — А кого ты ожидал тут найти?
Тиг мгновение обдумывал вопрос.
— Не знаю.
Еще немного подумав, он взглянул на Эда и сказал:
— Я не ожидал, что тут кто-то окажется. Я…
— Может, я лучше уйду? — предложил Эд, желая разрулить ситуацию.
Нина уставилась на него.
— Ты что? Нет, — сказала она. — Я не хочу. — Внезапно она отвернулась от обоих мужчин и пошла к плите. — Включите свет, тут холодно.
— Ты же знаешь, у нас не бывает от них детей, — произнес Тиг.
Левое плечо его дернулось, точно по собственной воле.
— Вермишель будешь? — требовательно спросила она. — У нас больше ничего нет.
К этому моменту сердцебиение Эда успокоилось, он заново сконцентрировался и услышал шум в окрестном Крольчатнике. Сперва звуки его не встревожили — детский визг, саундтреки с голограмм, обычный домашний гомон. Потом донеслись голоса погромче. Крики. Они приближались. Затем — два или три громких резких взрыва.
— Что это? — спросил он. — Там люди бегут. Послушайте!
Нина с Тигом переглянулись. Тиг посмотрел на Эда. Все трое уставились друг на друга.
— Это сестрички Крэй, — сказал Эд. — Они явились за мной.
Нина отвернулась к плите, словно сочтя эту информацию недостойной своего внимания.
— Ты вермишель будешь? — спросила она нетерпеливо.
— Дай мне пушку, Тиг, — потребовал Эд.
Волдырь вытащил пушку из чего-то похожего на морозильную камеру. Оружие было завернуто в тряпки. Он развернул их, посмотрел на пушку некоторое время и отдал Эду.
— А что мы будем делать? — прошептал он.
— Делать ноги отсюда, — сказал Эд.
— А что же с детьми будет? — вдруг завизжала Нина. — Я детей не оставлю!
— Потом за ними вернешься, — сказал Эд. — Им нужен я.
— Мы ведь ничего не ели! — сказала Нина.
И склонилась над плитой. В конце концов они оттянули ее от плиты и потащили через Крольчатник в примерном направлении выхода на Стрэйнт-стрит. Путь отнял, казалось, вечность. Они брели в голубоватых сумерках, спотыкаясь о протянутые конечности. Двигаться быстрее было невозможно. Нина упиралась, как только могла, или, вырвавшись, убегала в сторону. Каждый раз, проходя в очередную клетушку, они кого-то или что-то сшибали. Было похоже, что каждый барак соединен со всеми остальными. Если Крольчатник был сходен с лабиринтом из дешевого фильма ужасов, то и погоня тоже словно бы оттуда явилась: топот преследователей поутих, но затем, стоило Эду расслабиться, возобновился с другого направления, став еще громче. Началась стрельба — и выдохлась, сменившись тишиной. Потом раздались новые вопли и взрывы. Кто в кого стрелял, было в задымленных клетушках не разобрать. Метались миниатюрные ганпанки в дождевиках, одноразовые культивары с футовыми бивнями; резкие вспышки выстрелов выхватывали из полумрака нескоординированно движущиеся силуэты мужчин, женщин и детей. Нина Волдыриха оглянулась. Ее пробили дрожь, затем — внезапный смех.