Наддаем ходу вверх по склону. Тьма совсем сгустилась, боковой ветер задувает все сильнее, но поднятые им впереди снежные вихри чем-то странно искажены. Метель обрисовывает контуры невидимой человеческой фигуры. Куратор! Сердце проваливается в яму. Здесь мне и конец, вот о чем предупреждал Фичнер.
Аполлон отключает плащ-невидимку и улыбается сквозь прозрачное забрало шлема. Что-то кричит, но я не слышу. Взмах рукой в импульсной перчатке – и локализованный звуковой удар сметает с тропы сразу половину моего маленького войска. В ушах, и без того недавно испытавших шок, вспыхивает невыносимая боль. Сжатая перчатка протягивается снова, но я успеваю отскочить, и удар задевает лишь бедро, опрокидывая меня в снег. Рюкзак, сорванный со спины, отлетает далеко назад вниз по склону. Перекатившись в сторону, вскакиваю и бросаюсь на врага, увертываясь на ходу от новых ударов. Пируэт, еще пируэт, прыжок… Мой тесак с размаху опускается на его шлем – и бессильно зависает. Импульсный щит можно пробить разве что молекулярной бритвой. Я в курсе, но показывать этого пока нельзя.
Он довольно глядит на меня, сознавая свою неуязвимость. Шакал далеко впереди карабкается на гору, движения его теперь куда уверенней. Ну еще бы – рядом маячит еще один смутный контур в падающем снегу. Венера, больше некому.
Вся ярость, накопленная в душе со времен пытки под скальпелем Микки, вырывается наружу диким воплем.
Аполлон пытается что-то сказать, но я как одержимый продолжаю размахивать тесаком, всякий раз натыкаясь на невидимую преграду. Наконец мой клинок, захваченный полем, отлетает в сугроб, и куратор с презрительной усмешкой тычет мне в лицо кулаком, окруженным импульсным полем, не касаясь, но причиняя дикую боль. Я с криком опрокидываюсь на спину. Он нагибается, вздергивает меня за волосы, и взмывает вместе со мной в воздух на своих золоченых гравиботах. Болтаясь в сотне метров над землей среди снежной круговерти, слышу наконец его голос, адаптированный по частоте к моему поврежденному слуху:
– Я буду говорить просто и коротко, чтобы ты лучше понял. Твоя крошка Виргиния в наших руках. Если не проиграешь следующую схватку с сыном губернатора – так, чтобы видели все, – то девчонке не жить.
Они схватили Виргинию!
Сначала Пакс, теперь та, что пела песню Эо у костра. Та, что вытащила меня, полумертвого, из грязи и согревала своим телом в холодной дымной пещере. Мудрая Виргиния, она последовала за мной сама, по своей воле… и вот куда я завел ее. Я не виноват, это они, они… Нет! Отец, жена, Лия, Рок… Пакс… Только не Виргиния! Эти сволочи больше никого не убьют!
– Я разорву твое сердце, на хер! – ору, перекрикивая вой метели.
Он бьет меня в живот, снова и снова, держа другой рукой за волосы и недоуменно вслушиваясь в непривычные слова. Мы поднялись еще выше, под самые тучи, я болтаюсь и хриплю, словно висельник, выдавливая самые грязные слова, какие только знаю, но не забываю о главном: раз он держит меня за волосы и защитное поле не чувствуется, значит оно отключено везде. Это я понял, когда хлопнул по плечу Фичнера тогда в лесу. Осталась только обычная отражающая броня, а в ней есть слабые места.
– Ты всего лишь кукла, жалкая марионетка! – лениво цедит Аполлон. – Не хочешь подчиниться, упираешься? Тогда разговор другой. Пора обрезать бечевки, на которых ты висишь.
Он разжимает пальцы…
Но я остаюсь висеть.
Мех, окутывающий мои сапоги, маскирует гравиботы, которые я забрал у Фичнера. Аполлон таращится, не понимая, в чем дело, и, пользуясь его секундным замешательством, я выкидываю из перстня лезвие и всаживаю сквозь забрало его шлема прямо в глаз. Потом еще раз и еще, прокручивая в ране и разрезая мозг.
– Что посеешь, то и пожнешь! – кричу вслед падающему телу, задыхаясь от слепой ярости. Аполлон уже не слышит меня, он мертв. Кувыркаясь в воздухе, темная фигура тает в снежных вихрях под ногами.
Столпившись над мертвым телом на залитом кровью снегу, стая упырей зачарованно смотрит, как я опускаюсь, целый и невредимый. Рука с окровавленным перстнем поднята в победном жесте. Я не собирался убивать, он сам виноват. Не надо было трогать девушку, и не стоило называть меня марионеткой.
Обвожу взглядом бойцов:
– Они забрали Виргинию.
Упыри молчат, угрюмо ощерившись. О Шакале никто больше не думает.
– Стало быть, штурмуем Олимп.
На лицах улыбки, ледяные искры в волчьих глазах.
Севро злобно хихикает.
Возвращаться в крепость нет времени, да и зачем? Все, кто мне нужен, здесь. Мой маленький отряд, быстрый, преданный и озлобленный, сильнее любой армии. Стягиваю с мертвого Аполлона отражающую броню и надеваю на себя. Золотистая нанопленка разливается, как жидкое масло, обволакивая все тело. Трофейные гравиботы достаются Севро, но оказываются безобразно велики, так что нам приходится поменяться, тем более что фичнеровские мне, наоборот, жмут.
– Чьи это? – спрашивает малыш.
– Папашины, – подмигиваю я.
Хищное темное лицо расплывается в улыбке.
– Значит, ты догадался?
Я киваю и поясняю:
– Сидит запертый в подземельях Аполлона.
– Так ему и надо, глупому эльфу, – скалится Севро. Странные у них отношения.
Прилаживаю шлем, хлыст, перчатки, настраиваю импульсную защиту. Плащ-невидимку отдаю Севро, ему быть моей тенью. Затем велю бойцам связаться друг с другом поясами.
Гравиботы способны нести человека, у которого в каждой руке по слону, и меня с половиной упырей поднимают в воздух с легкостью. Малыш подхватывает остальных, и мы отвесно ввинчиваемся в густую снежную пелену, устремляясь к небесному Олимпу.
Кураторы слишком заигрались, нельзя мухлевать до бесконечности. Они были в курсе, что я опасен и отличаюсь от других, а значит, рано или поздно сорвусь с цепи. Успокоили себя, что я еще ребенок? Идиоты. Александр Великий был не намного старше, когда начал свои победоносные походы.
Рукотворная гора парит почти в двух километрах над долиной Аргоса. На круто вздымающихся заснеженных склонах не видно ни входов, ни посадочных платформ, а венчающие вершину стройные башни цвета слоновой кости, похожие на торчащие клинки, скрыты в густых облаках. Поднявшись к замку, зависаю над самой верхней террасой, и упыри, отстегивая пояса, спрыгивают один за другим на мраморные плиты.
Жмемся на корточках к каменному парапету. Далеко внизу простираются туманные марсианские равнины, обрамленные скалистыми холмами Минервы, лесными угодьями Дианы и горным хребтом, где мое войско отсыпается в замке Юпитера. Там бы сейчас спокойно спали и мы, не приди этим идиотам в голову идея похитить Виргинию.
Зря они это сделали.
Золотая броня почти не чувствуется, облегая тело, словно вторая кожа. Открытым остается одно лицо с черными полосами боевой раскраски на лбу и щеках – смесь золы с жиром у волков всегда с собой. Глаза горят огнем мести, грязная копна золотых волос спадает на плечи. В правой руке серп-тесак, на левой – перчатка с полевым излучателем. На поясе молекулярный лезвие-хлыст – которой я, правда, не владею. Под изломанными ногтями грязь, пальцы на левой руке обморожены. От косматого белого плаща, испачканного свежей кровью куратора, на километр несет падалью. Надвигаю на глаза капюшон из волчьей головы, остальные следуют моему примеру. Мы дикая стая, жаждущая крови.