— Ты вспомнила, — тихо произнес Шалкар, выудив Меруерт из потока настигающего ее осознания.
— Я вспомнила, — эхом отозвалась девушка. Благодарность себе за то, что у нее получилось отвоевать у собственного состояния самую важную часть себя, смешалась в ее сознании с пугающим ощущением своей непричастности к данной победе. Она не стала противиться побуждению припрятать в глубине сердца сокровенное воспоминание. Как несколько минут назад Шалкар, Меруерт закрыла глаза, отгораживаясь от внешнего мира. И не заметила довольной ухмылки дяди, зловещей тенью промелькнувшей по его лицу. Создание общего с человеком внешнего и внутреннего пространства — основная победа на пути к завоеванию его души. Пусть она думает, что может оставаться наедине с собой. На самом деле тот, кто оставил душу без присмотра, уединяется с новым претендентом на ее территорию — с Шалкаром.
— Но все это ерунда. Самое главное у нас с тобой впереди, — Шалкар ласково смотрел на нее. — Просто чудо, что, пережив клиническую смерть, ты не утратила свой талант. Ты все еще замечательно поешь!
«Похоже, непонимание вошло у меня в привычку…» — грустно подумала Меруерт, рассматривая солнечных зайчиков, бесстрашно прыгающих по гладким черным волосам Шалкара. Отблики света щедро рассыпались по комнате, отражаясь от блестящих листьев деревьев за окном. Странно, но Меруерт никак не могла избавиться от ощущения, что эти солнечные крохи исполнены самой настоящей жизни… Их вроде бы хаотический танец складывался в некое послание, которое надо было понять… Что-то невыразимо важное крылось в простых передвижениях пятен света… И оно вот-вот откроется ей… Ответ Шалкару вертелся у нее на языке… Но тут таинство солнечных бликов исчезло, и она вновь увидела себя смотрящей в черные как ночь глаза Шалкара. Взяв ее за подбородок, он направил ее взгляд в нужную ему сторону. Мгновение озаренного сознания снова вспыхнуло в душе Меруерт, слегка погасив невыносимость панического ужаса, вдруг вскипевшего в ее сердце. Она не отражалась в глазах Шалкара. В них вообще не отражалось ничего. И в то же время сквозь блестящую роговицу вполне человеческих глазных яблок на нее смотрело абсолютно бесчеловечное Ничто.
— Но я не пою… — слабый писк сорвался с моментально пересохших губ, и он был похож на последний призыв о помощи. Боже, кто сумеет ей помочь! Она не только потеряла память, утратила способность понимать суть происходящего, но и разучилась выражать свои мысли! Совсем не это она хотела сказать! Но что же именно? Ответ, появившийся несколько мгновений назад, испарился вместе с желанием выразить его вслух…
— Как же не поешь, еще как поешь! — с победным энтузиазмом отозвался Шалкар и выпустил ее лицо из ласково-цепких пальцев. Но Меруерт не почувствовала себя освобожденной. Как зачарованная, она продолжала таращиться на говорливого родственника. — Память вернется, и ты все вспомнишь. Ты же пела вот только что, когда я подходил к твоей палате. И мое сердце пело в унисон вместе с твоим!
— Но я… не помню… — беспомощно ответила девушка и от невыносимости облегчения откинулась на подушку — вот сейчас она сказала именно то, что подумала.
— Пора поставить систему! — бодрый голос медсестры врезался в возникшую паузу одновременно со звуком открывающейся двери. И снова тень довольной улыбки пробежала из одного уголка рта Шалкара в другой. Меруерт с непонятной ее сердцу надеждой воззрилась на ворвавшуюся в палату девицу.
— Знаешь, милочка, — охотно подхватила та только что оборванную нить внутрипалаточного разговора, чем вызвала у Меруерт опасение в достаточном звукоизоляционном качестве двери, — ты поешь несколько раз в день и даже ночью! А потом не помнишь этого. Врач говорит, это связано с потерей памяти. Твоя личность словно раздвоилась после пережитого. Когда ты вспомнишь себя, то восстановишь ее целостность. Чтобы не мешать восстановлению, врач разрешил тебе петь и ночью! А голос у тебя просто божественный! — говоря все это, работница здравоохранения устанавливала систему рядом с кроватью больной. Делала она все как-то излишне осторожно, словно стараясь не заглушить посторонними звуками своего голоса. Очевидно, она гордилась тем, что может поучаствовать в рождении новой звезды.
— Я обязан словом, данным твоему отцу, развивать твой талант! Ведь ты пела практически с пеленок! Твой детский плач — это были не крики, а божественное звучание новорожденного Голоса! — Шалкар в восторженном порыве, ободренный вовремя подоспевшей поддержкой медсестры, схватил обе руки обмякшей на кровати Меруерт. — Ты уже прошла обучение у лучших зарубежных мастеров вокала, как же мы можем все бросить на полпути! Столько усилий и… денег вложено… — упомянув деньги, «дядя» бросил осторожный взгляд на «племянницу». И тут же отвел глаза, обменявшись понимающими улыбками с медсестрой. Теперь они оба выжидающе, с едва уловимым предупреждающим осуждением взирали на Меруерт. Та с трудом сглотнула вставший поперек горла ватный комок. Ощущение удушья становилось вполне реальной физической угрозой…
— Конечно, дядя Шалкар, — еле выдавила из себя Меруерт и судорожно вздохнула. Стоило ей произнести эти простые слова, как удушающий кляп исчез, и больничный воздух сладкой жизнью полился в жадно расправившиеся легкие. — Я буду петь… Хотя, как мне кажется, я очень люблю готовить и печь… — Меруерт замерла, с испугом прислушиваясь к ощущениям внутри горла, но удушающий комок больше не появлялся.
— Пеки на здоровье! — неожиданно громко расхохоталась медсестра, накладывая жгут на бледную руку больной. — Одно ж другому не мешает! Талантливый человек талантлив во всем! Будущему мужу повезет вдвойне! Жена звезда и прекрасная хозяйка! — казалось, цитирование заезженных высказываний доставляло медсестре особую радость, создавая иллюзию (у нее или у других?) интеллектуальной развитости.
При упоминании возможного мужа лицо Шалкара приняло традиционно строгое выражение:
— О замужестве думать пока еще рано, — металлические нотки в его голосе с неприятным звуком резанули по стерильной прозрачности палаты, и Меруерт невольно поморщилась.
— Дядя Шалкар, — растерянно пробормотала она, пытаясь сменить опасную тему. — Видимо, моя память не скоро восстановится… Я забыла, где ты работаешь… И как мы будем развивать мой талант… Раз уж папа так хотел…
— Я музыкальный продюсер, деточка. А работать мы с тобой будем в прекрасной команде. Ты всех их давно знаешь, моих артистов. Со временем вспомнишь. Я тебе во всем помогу, — с сочувственной улыбкой Шалкар чмокнул девушку в щеку. — А теперь я пойду, тебе надо отдохнуть. Слишком я тебя взволновал…
Меруерт и не заметила, как ее дядя оказался у выхода из палаты. Забытье, расслаивающееся на смутные образы только что пережитых впечатлений, обволокло ее уставшее сознание. Не оглянувшись на девушку, Шалкар закрыл за собой дверь, не издавшую ни единого звука. Сытое выражение на его лице — гримаса победителя — за дверью сменилось маской полного равнодушия, как раз в тот момент, когда стерильная сталь медицинской иглы вонзилась в голубоватую вену на расслабленной руке Меруерт…
Кресло дергалось, пищало и заходилось приглушенными нервными всхлипами. Со стороны Амадео, склонившийся над взбесившимся предметом интерьера в убеждающем монологе, выглядел неподдельно сумасшедшим человеком.