— Души людей, — мрачно отозвался Амадео. Словно начиная что-то понимать и целиком погрузившись в постижение этого чего-то, он смотрел перед собой неподвижным, невидящим взглядом. Ободряющая улыбка засветилась в глазах созерцавшего его усилия Иеремиила. Отчетливо и медленно он выговаривал каждое слово, стараясь донести его смысл до углубившегося в себя Амадео. — Ты прав. Это те самые пространства, где свет смешан с тьмой. Именно там происходят сражения между Самаэлем и нами. И право выбора человека — мощнейшее оружие, вложенное в руки противоборствующих сторон.
— Да, но ты же говорил, что ничто не в силах повлиять на выбор человека… — не скрывая обуревающего его изумления, Амадео уставился на учителя, открыв рот.
Иеремиил пожал плечами и в шутливом отчаянии воздел руки.
— Верно. Только человек решает, в каком направлении сделать следующий шаг. И решение должно исходить из глубины его духовного сердца, причем неважно, осознанно или нет он это делает. Человек следует преимущественной силе, светлой или темной, накопленной им в сердце за долгие годы и жизни. Поэтому любой выбор отражает сущность души. Решение, принятое в сторону зла, гасит свет в сердце, таким образом закрывая его. Выбор в пользу добра усиливает яркость света и раскрывает сердце. Чем плотнее оно закрыто, тем ближе душа к абсолютному мраку.
Чем больше оно раскрывается, тем явственнее Он проявляется в жизни человека. Полностью закрытое сердце — это смерть духовной индивидуальности, гибель души.
— Но почему же все-таки человек ответственен за свои поступки? Почему, если он находится под влиянием зла и добра? — не унимался в попытках получить спасительное знание дотошный младший ангел. Но Иеремиила такая настойчивость совершенно не волновала. Напротив, улавливая поощрительные нотки в голосе наставника, ученик продолжал закидывать его вопросами.
— Дело в том, Амадео, что силы света и тьмы находятся в самом человеке. Они исходят из его души. Они вложены в нее при ее создании. Только внутри человека Самаэль приобретает возможность действовать. Через человека он проводит свои действия в мир. И точно так же человек может провести в мир творческую силу света. Поэтому каждый отвечает за свой выбор. Существовать в праве выбора — участь людей.
— Поправь меня, если я делаю не те выводы, — сцепив за спиной мускулистые руки, Амадео начал сосредоточенно расхаживать по разлитому вокруг сиянию. — Мы не можем войти в абсолютный мрак и сразиться с ним на его территории. Мы не можем вызвать Самаэля к нам и здесь разделаться с ним. Но он постепенно набирает вес в душах людей. Что же делать?
— Знаешь, младший ангел… — с задумчивой улыбкой Иеремиил наблюдал за судорожными попытками ученика добраться до истины. — Мы находимся на переломном этапе вселенского пути. И в такие моменты, когда неопределенность пугает, именно в ней нужно искать спасения…
— Но как?!! — вцепившись в свои растрепанные кудри, Амадео почти что взвыл от осознания собственной ограниченности.
— При смешении карт возникают подчас очень интересные расклады… — ироничный тон непробиваемо спокойного Иеремиила привел младшего ангела в чувство.
— Ты что-то недоговариваешь, архангел… — присмирев, пробубнил повесивший голову Амадео. — Так в чем фишка? — подняв глаза, он выжидающе смотрел на учителя.
— Ты долго живешь в материальном мире, Амадео… — Иеремиил продолжал стимулировать осознание ученика, заполняя паузу растерянности намеками и недосказанностями.
— И что же? — стараясь сдерживать растущее напряжение, Амадео неловко, словно туго стреноженный конь, топтался на одном месте.
— Наверное, ты замечал, что твоя левая рука, отражаясь в зеркале, кажется правой…
Тишина, разлившаяся в белоснежном сиянии, наполнялась звуком сильного и размеренного сердцебиения воплощенного ангела.
— Кажется… я понял… — пристально глядя в глаза Иеремиилу, промолвил младший ангел.
— Я уверен, что ты понял, — тепло улыбнувшись в знак полного с ним согласия, подтвердил архангел.
— Постойте… Я не могу вас пропустить! Куда же вы?!! — вскочив с офисного кресла, Александр Евстигнеевич мгновенно запнулся о его массивную ножку, запутался в собственных ногах и, окончательно потеряв равновесие, грохнулся на пол. В полете он успел-таки схватиться за край рабочего стола, но не сумел удержаться за столь ненадежную опору. Один нарушенный баланс неизбежно разрушает другую целостность. Сдернув разложенную на столе кипу исписанных от руки бумаг, секретарь увлек в непродолжительный, но эффектный полет примостившиеся на ней предметы. Ручки, карандаши, очки в пластиковой круглой оправе и даже мирно дремавшая в стороне стайка фаянсовых кружек с шумом и звоном обрушились на его грузно распластавшееся на ковре тело.
— Простите… — прошептал потрясенный столь неповоротливой торопливостью Геннадий, помогая красному от смущения Александру Евстигнеевичу выбраться из-под груды канцелярско-посудного хлама. Отряхивая изумленно таращившегося на него пожилого мужчину, он, словно поставленная на повтор программа, продолжал твердить. — Я не сам… Меня вызывали… Я не сам…
— Да кто ж вас вызывал, прости господи! — наконец отмер секретарь и сделал решительный шаг вперед, намереваясь изгнать из родных стен незваного гостя. Тут же наступил на катящийся по полу карандаш и едва не растянулся в шпагате перед оторопевшим Геннадием. Вцепившись в его плечо, с трудом перевел дух, сдерживая выскакивающее из груди сердце.
— Меня вызывали… — с нешуточной тревогой вглядываясь в полные отчаяния глаза Александра Евстигнеевича и на всякий случай придерживая его за то место, где положено быть талии, вымолвил пришелец.
— Извините, я не могу вас пропустить! — приободренный отсутствием у визитера всяческой агрессии, опираясь на предложенную руку, секретарь самоотверженно налег на него грудью. Используя преимущество в весе, Александр Евстигнеевич принялся выталкивать Геннадия из приемной. — Никак не могу, даже не просите! Нет уж, увольте, я не могу пойти против должностной инструкции. Уходите туда, откуда пришли! — истерически выкрикивал покрывшийся пунцовыми пятнами офисный страж, настойчиво наступая на растерянно озиравшегося Геннадия. Серая тоска во взгляде последнего проникла за должностную броню Александра Евстигнеевича и заволокла его душу склизким туманом дурного предчувствия.
Волна заливистого смеха и возбужденных голосов, чуть не сорвав с петель офисную дверь, ворвалась в приемную и обдала двоих слившихся в странных объятиях мужчин брызгами молодежного веселья. Перевалившая через порог толпа человек в двенадцать молодых людей заполнила приемную гомоном радостных голосов. Одетые в одном стиле — черный низ, белый верх, юноши и девушки напоминали отраженные друг в друге ожившие шахматные фигуры. Аккуратные прически и задорно блестящие глаза свидетельствовали о приятном, только что свершенном или вскоре ожидаемом, важном событии. Рассыпавшись по комнате и недолго покружив по ней, они все вместе, как будто по команде, дружной стайкой угнездились на коротком диване напротив входной двери.