− Ты думаешь, что я стану спать с тобой в одной палатке?
− Да. Во всяком случае, сам я буду спать именно там и, полагаю, ты тоже предпочтешь переночевать в укрытии. Наверное, ты уже успела познакомиться с ночными насекомыми.
Анна невольно поежилась, представив всех этих тварей.
Но спать рядом с этим совершенно незнакомым мужчиной… Еще вопрос, что хуже.
Остается утешаться лишь тем, что он явно не хочет развязывать войну.
Может, сказать, что она девственница и Тарик об этом знает? Тогда, если он попытается сделать нечто такое, что ему делать не следует, обратного пути уже не будет и война станет неизбежностью.
Война из-за ее девственной плевы. Чудесно. Но при этом вполне реально.
Что ж, в крайнем случае этот довод послужит ее последним щитом, но пока что не стоит раскрывать свои карты. Потому что…
− И долго ты собираешься продержать меня рядом с собой? − спросила она, наблюдая, как он устанавливает явно слишком маленькую для двоих палатку.
− Сколько потребуется.
На нем было столько слоев всевозможной одежды, призванных защитить от солнца, что Анна даже не могла толком различить его фигуру, но, судя по легким грациозным движениям, он явно был весьма и весьма физически развит.
Не то чтобы ей вообще было до этого дело.
− Исчерпывающий ответ.
− Ну уж какой есть. Больше мне сказать нечего. Попав во дворец, я постараюсь как можно быстрее со всем этим разобраться, но пока что тебе придется оставаться со мной.
Явно привыкший к подобной работе, Зафар продолжал колдовать над палаткой.
− И часто ты… это делаешь?
− Почти каждый день.
− Каждый день выкупаешь похищенных пленниц и увозишь их на верном коне?
− Я говорил про палатку.
− Я догадалась, − вздохнула Анна, любуясь огромным, усыпанным звездами небом. − Просто захотела немного разрядить обстановку. − Сил злиться у нее больше не было, так что она попыталась перейти на дурацкие шутки. Иначе бы она все-таки не выдержала и заплакала.
Но эта роскошь ей не по карману. Отцу нужно, чтобы она держалась до конца и побыстрее к нему вернулась. Вернулась к Тарику. Она же столько лет из кожи вон лезла и все делала правильно, только бы принести какую-то пользу, а не висеть мертвым грузом…
Нужно держаться.
− Технически я тебя не купил, а выкупил, − заметил он, проверяя очередной узел.
− Звучит уже лучше.
− Вот и замечательно. Советую теперь именно так и думать.
− Учитывая обстоятельства, мне от этого несильно легче, но так уж и быть, попробую.
− Ну вот и все. Ты готова ко сну?
И да и нет. У Анны не было ни малейшего желания залезать с ним в эту палатку и спать на земле. При одной мысли, что она окажется совсем близко с этим человеком, сердце билось быстрее и кружилась голова. Ей было страшно. Но при этом она отлично понимала, что еще чуть-чуть − и она просто свалится от усталости. В конце концов, пусть она совсем и не знает Зафара, но похитил-то ее не он. Да и вообще он совсем не похож на тех людей, с которыми ей пришлось провести последние дни…
Пусть он ее и немного пугает и вообще не слишком приветлив, но именно он ее спас.
− Спа… спасибо. − Несколько слезинок все же скатились по щекам. − Огромное тебе спасибо.
И вдруг внутри ее сломалось нечто такое, о существовании чего она даже и не подозревала. Какая-то плотина, что сдерживала ее чувства и помогала оставаться сильной в эти жуткие дни, что ей пришлось пережить после похищения. А может, эта плотина, которой она никогда не замечала, годами помогала ей сдерживать слезы, но у всего есть свой предел, не выдержала и она.
Анна вдруг поняла, что отныне уже никогда не сможет так же мастерски собой владеть, как раньше.
Судорожно всхлипнув, она чувствовала, как ломается последняя преграда, и уже даже больше не старалась сдерживать льющиеся слезы и рвущиеся из груди рыдания.
Но Зафар даже не попытался ее обнять или хоть как-то утешить. Он вообще ничего не делал, а просто стоял и смотрел, как она рыдает посреди пустыни. Но его утешения и не были ей нужны. Ей нужна была разрядка после непосильного напряжения этих дней, когда ни за что нельзя было показывать, как она одинока и напугана.
А стоило ей выплакаться, как она сразу же ослабела, смутилась и вновь разозлилась.
− Закончила?
Посмотрев на Зафара, Анна вдруг обнаружила, что он разглядывает ее с совершенно равнодушным видом. Что ж, похоже, краткая истерика не произвела на него впечатления. Вообще никакого. Не то чтобы она ждала от этого большого и едва ли не звероподобного мужчины утешения, но все равно. Мог бы хоть как-то отреагировать. Пожалеть. Предложить холодный компресс или нюхательные соли или… ну хоть что-нибудь он точно мог сделать!
− Да. Закончила. Спасибо.
− Ты готова ко сну?
− Да. − Анна чувствовала, что еще немного − и утомление возьмет свое, и она уснет прямо на месте. А потом вдруг ее начало трясти. − Я не знаю, что со мной, − выдавила она сквозь стучащие зубы.
Выругавшись, во всяком случае, судя по интонации, это было именно ругательство, Зафар двумя шагами сократил разделявшее их расстояние, ухватил ее за руки и притянул к себе, согревая всем телом. Но это не было объятием. Анна сразу поняла, что в его поступке не было и намека на какое-либо чувство. Просто он всеми доступными способами пытался ее согреть.
Содрогаясь всем телом, Анна прижалась к широкой груди, как бы ища поддержки и опоры и одновременно удивляясь, что от него так приятно пахнет. Странная мысль, но при этом достаточно простая и ясная, чтобы ее перевозбужденный разум сумел на ней сосредоточиться.
Можно было предположить, что после целого дня, и скорее всего далеко не первого, во всей этой многослойной обертке от него будет разить потом, но вместо этого от него исходил приятный острый аромат, чем-то неуловимо напоминающий сосновую стружку и гвоздику. Конечно, запах пота тоже слышался, но он не только не отталкивал, а даже наоборот, притягивал, как и положено мужчине, заслужившему каждую капельку этого пота тяжелой работой.
И каким-то неуловимым образом этот запах отличался ото всех остальных.
Не то чтобы она могла считать себя экспертом по мужскому, да и вообще какому-нибудь поту…
Наверное, эти мысли являлись лучшим доказательством ее умственного перенапряжения, вылившегося в слезливую эмоциональную разрядку. Да, похоже, все дело именно в этом. И ее по-прежнему продолжало трясти, и она ничего не могла с собой поделать.