Олег дрожал. Это не укрылось от Яны.
– Что с вами? – спросила она у него. – Вы весь дрожите. Вы не заболели?
– Нет. Но этот голос… Помните, я вам говорил, что какой-то тип положил глаз на квартиру тещи, и я слышал его разговор с женщиной, записанный на диктофоне?
– Помню.
– Так вот это он!
Яна удивилась.
– Хотите сказать, что Пергаминон лично побывал у вашей тещи дома?
– А как иначе его голос мог оказаться на диктофоне, который всегда стоял у нас на кухне?
Но дальше обсудить эту тему у них не получилось.
– Тише вы! – раздался со всех сторон возмущенный шепот.
– Дайте послушать!
– Дома еще наговоритесь!
Яна с Олегом покорно замолчали. Привлекать к себе излишнее внимание – это было не в их интересах. Явившись на собрание, Олег был вынужден слушать всю речь господина Пергаминона целиком. Ничего нового он не услышал. Господин Пергаминон хвалил одних, порицал других, наставлял третьих. Все эти люди были Олегу незнакомы. Но все же у него сложилось впечатление, что господин Пергаминон как-то не слишком доволен своей паствой и чем-то раздражен.
– Отец-то наш не в духе сегодня, – услышал Олег тихий женский голос у себя за спиной.
– Говорят, сестры Дятловы с заданием не справились, – ответил другой женский голос, тоже очень тихий.
Шепот этих женщин никому не мешал. Лишь Олег услышал его.
– А что он им поручал? – полюбопытствовала первая женщина.
– Уход за какой-то старушкой.
– И чего старушка?
– Померла вроде как. Поэтому отец наш и недоволен.
– Святой Пергаминон! – умилилась собеседница. – Всех-то он жалеет, всем-то помочь стремится.
– А люди-то до чего злы! – подхватила вторая. – Все время напраслину норовят возвести. Младшая Дятлова по секрету мне рассказала, что к отцу из-за той старушки уже люди-то приходили.
– Что за люди?
– Из полиции.
– Ой, батюшки! Что делается-то на свете! Праведного человека так и норовят оболгать!
Будь на месте Олега какой-то другой человек, он бы ничего не сумел услышать, так тих был разговор этих двух женщин. Но слух у Олега в последнее время как-то необыкновенно обострился, да и прочие чувства тоже. И все бы ничего, кабы не тени, которые непрестанно мелькали у Олега перед глазами. С тех пор как он ослеп, тени не оставляли его в покое почти никогда. А в последнее время, Олег был вынужден это отметить, тени стали обретать большую четкость.
Иной раз тени даже обретали очертания лиц, вот только черты эти были какими-то размытыми, трудно узнаваемыми. Иногда тени были сами по себе, они двигались, переговариваясь между собой невнятными и непонятными Олегу голосами, на него самого не обращая никакого внимания. Иногда они, словно сговорившись, смотрели на Олега. И тогда Олегу становилось жутко тоскливо и холодно. Он также замечал, что по ночам активность этих теней усиливалась, днем, наоборот, ослабевала.
Но тени были не единственные, кто посещал Олега. Уже несколько раз он ясно видел высоко над собой светлую человеческую фигуру, от которой исходило свечение и какое-то непонятное тепло. Тени тогда совершенно исчезали, буквально растопленные исходящим от этого существа светом. Светлая фигура тоже ничего Олегу не сказала, постояла немного, а потом просто исчезла.
Тем не менее ее появление оставило у Олега в душе ощущение тепла и радости, да и тоска, которая исходила от серых теней, тоже совершенно пропала. А в другой раз он видел нечто светлое, что порхало в воздухе перед его носом, отчего серые тени тоже поспешно расступились, если не сказать – кинулись наутек.
Олег уже давно понял, что эти тени не имеют ничего общего с тем, что происходит вокруг него в реальном мире. Потому что тени появлялись и когда он был совсем один. Охотнее, чаще и в большом количестве они появлялись, когда Олегу бывало одиноко и грустно, когда он был один в квартире или у себя в комнате. Вот тогда серые тени очень оживлялись. Чем большую грусть испытывал Олег, тем этих теней становилось больше и больше.
А прогнать их могло лишь появление живого человека рядом с Олегом, его ласковое участливое слово или же то самое светлое сияние, которое Олег видел уже не один раз. Сейчас теней было много, но не так, чтобы слишком. Они не мешали Олегу, занимались своими делами, и на том спасибо.
Пергаминон говорил так долго, что у Олега даже голова разболелась. Но он терпел, потому что понимал: как ни занудна речь Пергаминона, надо держаться до последнего. Тетки за спиной Олега умолкли, теперь ничего не отвлекало Олега от речи Пергаминона.
– А теперь, братья и сестры, помолимся!
Все поднялись, как показалось Олегу, со вздохом облегчения. Пергаминон затянул молитву во славу Божию, но Олег не слушал его. Совершенно неожиданно в голове у него что-то щелкнуло, и он вспомнил последний день своей прежней нормальной жизни. Да, да, вот так безо всякой подготовки он все вспомнил! Вспомнил, как Ленка явилась забирать его из больницы. Солнце освещало и ее золотисто-рыжие волосы, и задорный курносый нос, на котором когда-то, в пору их первого знакомства, красовались умилительные веснушки, которые влюбленный Олег так любил целовать и буквально умолял Лену не выводить их. Она его не послушалась и вывела, но следующей весной веснушки высыпали снова. Ленка ругалась и даже ходила жаловаться в клинику, где делала процедуры, а Олег хохотал и твердил, что это ее судьба – ходить с веснушками.
Увы, Лена довела задуманное до конца. Жена вообще умела быть очень упрямой, когда дело касалось того, что ей хотелось получить.
Но в тот день она выглядела очень взволнованной.
– Как ты? – спросила она у Олега, едва поцеловав его. – И не дождавшись ответа, сразу же спросила: – Можешь съездить со мной в одно место?
– Смотря что это за место.
– Это в городе. Мы должны сходить в кафе.
– Сегодня?
– Мне нужно встретиться там с одним человеком.
– Это не может подождать?
– Нет!
Олег вздохнул и поинтересовался:
– А что хоть за человек?
– Ты его не знаешь.
– А ты?
– И я тоже. Но зато он говорит, что знал моего отца!
Жена выглядела такой взволнованной, что Олег понял: для нее эта встреча по какой-то причине является крайне важной. Она хочет поехать туда во что бы то ни стало. Ну а раз так, то, как ее муж, он обязан сопровождать жену, куда бы она ни отправилась. Когда доходило до заботы о семье, Олега не могли бы остановить ни слабость, ни головокружение, ни странные шумы в голове, ни даже порядком побаливающий еще правый бок, на котором красовался внушительных размеров свежий шрам с еще даже не снятыми металлическими скобками, удерживающими края кожи на месте разреза.