– Что значит «если»? – отозвалась я возмущенно. – Ничего не «если». Конечно, что-то было, раз похититель не побоялся явиться сюда ночью.
– Зато теперь мы знаем, что это кто-то из своих, – торжественно провозгласила Лариса.
– С чего вдруг? – удивилась я.
– Ну как же, – тоном взрослого, объясняющего неразумному ребенку очевидное, произнесла подруга, – кто еще имел доступ к твоим ключам?
– Ну, ты даешь, – удивилась я. – А похититель? Что мешало ему снять с них слепки, пока я наслаждалась прелестями заводского курорта?
Лара задумалась, но вскоре нашла новый аргумент.
– Не факт. Когда ты пропала, мы первым делом явились сюда. Я открыла дверь своим ключом. Твоя сумочка оказалась на месте, вместе со связкой. Сомневаюсь, что похититель сначала вывез тебя на завод, а затем, рискуя быть пойманным, вернулся сюда за слепком.
– Может, он его снял до того, как вынести меня из квартиры. Долго ли? Я сама в кино видела – это дело нескольких минут.
Лара вновь с сомнением покачала головой.
– Ага, а потом положил ключ аккуратно в сумочку, да? Ерунда какая-то.
Не сговариваясь, мы обернулись к Илье, предлагая ему, выступив независимым арбитром, разрешить наш спор.
Он, погруженный в свои мысли, не сразу понял, чего от него хотят, а поняв, только рукой махнул:
– Чего гадать на кофейной гуще? Нужно думать, что дальше делать.
Знаете, почему у меня не сложилась личная жизнь и карьера?
Потому что меня никто не любил. Если тебя не любят, нельзя ни репетировать, ни жить.
Ф. Раневская
– Слушай, так что у вас все же с Борисовым? – спросила Лариса, подливая мне вина в бокал. Наивная, она думает, я не раскусила ее хитроумный план: отчаявшись выудить информацию у меня трезвой, решила прибегнуть к старому как мир «развязывателю» языков.
– А что у нас с Борисовым? – я пожала плечами. – Ничего. Ты же знаешь, он уехал по делам в столицу, а оттуда, как я слышала, за границу. Не звонит, не пишет. Да и с чего бы иначе? Мое дело пока заморожено, в его услугах как адвоката я не очень нуждаюсь, жизни моей вроде ничто не угрожает, да и не обязан он меня охранять. Ведь так?
– Да, но… – Лара замялась. – Лен, а что между вами происходит?
– Ты о чем? – я удивленно уставилась на подругу.
Лара махнула рукой и отвернулась, но я успела заметить слезы, блеснувшие на ее ресницах.
– Эй, ну ты чего? – я резко встала и, подойдя к подруге, обняла ее за плечи. – Ларис, ну, правда, нечего рассказывать. Честно. Был момент, когда я по глупости решила, что между нами и впрямь искра пробежала, но… От него уже месяц никаких известий, какая уж тут искра. Так, случайный эпизод в его насыщенной жизни.
– А в твоей?
– Что в моей? – конечно, я прекрасно поняла вопрос, но тянула время, не желая отвечать на него даже себе.
– Лен…
– Ларис, извини, но я правда не готова это обсуждать. Не заставляй меня копаться в этом, очень прошу. В моей жизни все хорошо, ты же знаешь, раны почти затянулись, зуб и волосы я нарастила, выгляжу почти как прежде… Одним словом, все хо-ро-шо!
Решительность в моем голосе возымела свое действие, и Лара отстала, переведя разговор на рабочие темы.
– Что там Антонов? – поинтересовалась она.
Я закатила глаза:
– Ну, Антонов – он такой… Антонов. Ты же знаешь. Все как всегда. Но зато хоть деньги платит. Это ли не главное?
– А как тебе новенькие?
– Да пока, если честно, не разобралась. Вроде ничего, а там видно будет. Как бы то ни было, Лар, но жизнь налаживается. Раны затянулись, а новых я за месяц, представляешь, ни одной еще не получила. Нет, что ни говори, но это Борисов приносил мне несчастья. Сама посуди, стоило ему исчезнуть из моей жизни, и полоса невезения закончилась.
Ничего не ответив, подруга с сомнением покачала головой.
* * *
– Хороший все же человек был твой отец, – наверное, в сотый раз за вечер повторил дядя Саша. С каждой выпитой им рюмкой образ отца обретал все большую святость – чувствую, к концу вечера он папеньку и вовсе канонизирует.
Нужно отдать должное тетке Тамаре, которая будучи женщиной суровой традиции чтила, мужа своего покойного не забывала и ежегодно собирала друзей и родственников в день его смерти.
Не скажу, что эти посиделки доставляли мне удовольствие, но долг есть долг.
– За Володьку, – поднял дядя Саша очередной бокал.
– Да хватит уже, – пробурчала мачеха, убирая недопитую бутылку со стола. По крайней мере, пять пар мужских глаз проводили ее пьяными, но по-прежнему «голодными» глазами.
– Хорошая ты женщина, Тамара, – провозгласил дядя Саша, подняв вверх указательный палец, – но злая!
– Ой, да молчал бы уж, – женщина махнула на него пухлой рукой и кораблем проплыла на кухню за горячим.
Дядя Саша подмигнул присутствующим и достал из-под стола припрятанный пузырь. Мужики одобрительно крякнули и потянули к нему свои рюмки.
– А ты чего, девка? – великодушно предложил он мне присоединиться к их компании, но я отрицательно замотала головой.
– Ну, будем, – крякнул Александр Петрович и выпил, по традиции не чокаясь.
Как ни старались мужики провернуть свое дело до возвращения тетки Тамары, та все равно застукала их с поличным.
– Вот ведь черт старый, – проворчала она, впрочем, без особой злобы в голосе, – умудрился-таки стащить бутылку.
– Так ведь за Володьку, Томочка, – заискивающим тоном проговорил папин лучший друг и по совместительству новый муж тетки Тамары, – упокой Господи его душу. Хороший мужик был. Золотой даже, можно сказать.
– Да кобе́ль он был, Володька твой, – спокойно проговорила мачеха, раскладывая куски жирного мяса по тарелкам.
– Да что ты, Тамарочка, – возмутился Александр Петрович, – разве ж можно так о покойнике-то? Кто старое помянет – сама знаешь.
– Знаю, знаю, оттого и не поминаю. А вспомнить есть чего. Одна Валька Паньшина кровушки, помню, у меня попила. Ой, попила.
– Тш-ш-ш, – цыкнул на жену Александр Петрович, стрельнув глазами в мою сторону, – чего ты при ребенке-то?
– Да какой она ребенок? – расхохоталась тетка Тамарка. – Девица под тридцать лет уже. Вон детина вымахала какая. А все в девках ходит. Небось в папашу своего гулящего пошла, вот и не берет никто. Ты, Ленка, только не обижайся, – добавила она миролюбиво.
Обижаться на тетку Тамарку все равно что питать неприязнь к холодному ветру. В конце концов, это просто явление природы. Такою уж она была.