Бархатистые звуки раскатились над пустыми улицами, хотя чуть ли не в каждом окне виднелись встревоженные лица. Никто из живущих в черте города не выходил в этот день ни на работу, ни за провизией. Лавки и торговые ряды либо пустовали, либо стояли с опущенной парусиной пологов или закрытыми ставнями.
Входя строем по открытой дороге, латники короля Генриха настороженно молчали: длинные ряды домов вдоль улиц действовали гнетуще, словно шаг за шагом ведя в западню. Все знали, что справа за рядами строений, на поле Кифилд, стоит в ожидании многочисленная рать. На лицах и в душах был страх, но вместе с тем и решимость. Вверх по покатым коридорам улиц они шли за своим королем, который был различим во главе колонны под колышущейся сенью золотых, алых и белых стягов. В бою на глазах у короля будут решаться судьбы. Каждый – даже самый простой – ратник нет-нет да и находил уединенную минутку поразмыслить, что этот день для него, может статься, окажется самым благословенным. Кто знает, может, его за проявленную доблесть произведут в рыцари, а то и вовсе в нобли королевской рукой. Для кого-то такая перспектива была единственным шансом добыть себе богатство, а свое имя окружить славой.
Центр городка составляла рыночная площадь – длинный треугольник, окруженный со всех сторон домами богатых купцов, а на одном углу здесь стояла церковь Святого Петра. Передние ряды воинства подошли сюда еще до того, как снова пробил колокол аббатства и въехал король. Место все больше заполняли его лорды и их люди, и постепенно солдат пришлось оттеснить назад. Едва спешившись на уличный булыжник, Сомерсет и Перси послали людей пронаблюдать позиции врага. Старшие командиры пошли стучаться в двери таверн, чтобы поприкрыть эль для тех, кто предпочтет, не ровен час, исчезнуть на день в кружало. Другие под тревожные крики владельцев осаждали входы в дома; многие же между тем просто занимали на улице свободный пятачок и подзывали развозную телегу, чтобы разжиться с нее дровами и горшками для приготовления пищи. Если бы не присутствие за городом армии Йорка, то утро складывалось вполне веселое, однако витающая угроза насилия сказывалась на настроении: люди ходили угрюмые.
Вокруг королевского местоположения на возвышенности булыжники выворотили, а в землю вбили колья, на которые натянули большущий навес, чтобы монарх мог под ним уединиться и отдохнуть. Генрих слез с коня и терпеливо дожидался, пока с телег из обоза подносили и ставили скамьи и стол, черепахами плывущие через суетный строй. Вскоре у монарха и его приближенных уже были места, где сесть, и подобие шатра, прикрывающего от ветра, суеты и посторонних глаз.
Когда королевского коня увели кормить и чистить, Генрих созвал к себе Перси, Сомерсета, Бекингема и Дерри Брюера. Стянув латные рукавицы, он кивнул слугам, и те поставили перед ним на стол кубок, кувшин с вином и блюдо с ломтями холодной говядины. Четверо собравшихся стояли в тишине, ожидая приказаний.
Король Генрих сделал большой глоток и причмокнул губами. За передним рядом стражников он заприметил своих медиков и нахмурился, еще раз прислушавшись к своему внутреннему состоянию. Ничего, вроде бы все в порядке. Временами, правда, находят моменты рассеянности, когда путается и теряется нить мысли, но они так же быстро и проходят. А потому нет нужды подзывать этих старых пауков с их назойливыми ощупываниями, снадобьями и микстурами.
– Милорды и мастер Брюер. По всей видимости, слушать дела у нас сегодня не получится. Предмет нашей заботы сейчас – разномастное сборище изменников возле этого города. Какими вы располагаете сведениями? Может, у кого-то есть предложения?
Первым заговорил Сомерсет. Он еще до въезда короля разослал по городу разведчиков. Судя по мрачности лица, вызнанное его не радовало.
– Ваше величество. С востока сюда есть три входа. Два – это узкие дороги; можно сказать, тропки. Снаружи города мы миновали заросли терновых кустов. Если малость потрудиться, то те две дороги можно перегородить от сколь-либо решительного натиска. Третья дорога шире, а потому для перекрывания сложней. Для этого мне могут понадобиться столы из здешних домов, а может статься, что и телеги, и даже стропила.
Он не сказал, что уже отдал приказы и что сорок человек у него уже вовсю занимаются укреплением той части города. Есть вещи, упускать которые в силу их срочности просто недопустимо, и Сомерсет ждал, что король ограничится лишь коротким кивком.
– Мне прятаться в терновнике? – тихо спросил Генрих. – Я… Это как же так, милорд Сомерсет? Монарх, король Англии, да еще менее чем в тридцати милях от собственной столицы…
Он умолк, а его пальцы замерли, перестав тарабанить по столешнице.
После минуты неловкой тишины Дерри нервно сглотнул. Король, чего доброго, мог впасть в очередную прострацию, которую необходимо было заполнить хотя бы словами, вне зависимости от того, слышит их Генрих или нет.
– Ваше величество, – почтительно обратился он, – о каком бы то ни было ущербе вашей чести речи сейчас не идет. У нашего порога сейчас стоят три волка. Никто не оставляет двери своего дома открытыми, когда на него смотрят хищные голодные глаза.
Он сделал паузу, в ходе которой король Генрих кругло моргнул и тряхнул головой, подняв взгляд, в котором начинало сквозить смятение.
– Пока мы не разузнаем намерений Йорка, Солсбери и Уорика, ваше величество, само благоразумие диктует запереть перед ними дверь.
– Да-да, конечно, Дерри, – с грустной покорностью вздохнул Генрих. – Как скажете. Вашему суждению я доверяю.
Под неотрывным взглядом графа Перси король поднял голову, и глаза его налились гневливостью, став ярче.
– Ну а вы, граф Перси? – осведомился он. – Что вы там маячите как столб? Сколько у них людей стоит в поле? Отвечайте, не молчите. Я вас сейчас спрашиваю так же, как вы сами недавно изволили тормошить моего сквайра Джеймса.
Старик граф сжал губы в нитку. Бог обратил королю в немилость его самого злейшего врага, но уверенность графа сейчас трепетала, как свеча на ветру.
– Мои люди докладывают о трех тысячах, ваше величество. Из них по меньшей мере четыре сотни лучников Уорика, все в красном. Еще две тысячи составляют копейщики и топорщики, остальное верховые. Сила немалая, с учетом, что они, как вы изволили сказать, изменники. Среди них Солсбери со своим сыном – двое самых злокозненных, которые не выказывают вашему монаршему авторитету ничего, кроме пренебрежения. Лично мне ясно окончательно: опала их только обозлила, сделав еще более опасными. И движет ими единственно стремление показать свое неповиновение королю.
Сидящий у вина Генрих снова приложился к кубку, в который тут же подлил вина стоящий подле государева плеча слуга.
– Три тысячи? – нараспев повторил Генрих. – Боже милостивый. Значит, состояние таких, как Йорк и Солсбери, и впрямь выросло сверх всяких допустимых пределов, если они могут себе позволить содержать и кормить такую армию. Брюер, – зацепился король глазами за своего главного шпиона, – за вычетом моих челядинцев, судей, герольдов и иже с ними, сколько ратных людей стоит в моем Выезде сегодня?