Победно взревел Солсбери: он увидел, как поверженной статуей свалился наземь граф Перси. Один из телохранителей встал над ним, мечом и щитом сноровисто удерживая ратников Невилла. Этот безымянный рыцарь двигался на редкость искусно: ловко, коротко притопывая, он парировал и наносил удары с поистине неиссякаемой силой. Тем не менее, защищая хозяина, он был вынужден стоять почти на месте, и как бы ловко ни разил врага, на него тотчас набрасывался кто-нибудь еще. В конце концов одному из топорщиков удалось широким махом рубануть его под колени, так что под ноги атакующих пал и этот рыцарь.
Ратники Перси оказались отрезаны от сюзерена, и потому до него добрались Уорик с Солсбери. Старик был все еще жив, хотя губы уже начали синеть. Опершись на локти, он со стоном мешковато приподнялся.
– Джон! – властно крикнул Солсбери. – А ну!
Правая рука у его сына висела плетью; кинжал Траннинга он вынул левой. Белый от боли, на врага он тем не менее взирал твердо, со свирепостью.
– Моя смерть не снимает с тебя клейма изменника, – с заметной одышкой произнес граф Перси. И слова его и взгляд были направлены на Солсбери.
Джон Невилл повел головой, и кинжал, еще влажный от его собственной крови, впился старику под подбородок. Старик деревянно застыл; из отверстой глотки вырвалось хриплое клокотанье. Сизое, уже мертвое лицо от нажима клинка приподнялось маской, и острие вылезло изо рта. Брызнула темная кровь; выдернув клинок, Джон чиркнул им старика по горлу. Невиллы втроем смотрели, как долговязое тело словно нехотя заваливается вбок; как стекленеют глаза, а губы обвисают, напоследок будто пытаясь что-то вымолвить.
– Где Эгремонт? – спросил у сыновей Солсбери.
Уорик указал в сторону окольной дороги, где виднелась группа быстро удаляющихся рыцарей. На отдалении вновь протрубили рога; от их звука Солсбери стиснул зубы. Он дал Йорку слово, к тому же теперь, с окончанием бойни, на него наваливалась усталость. Солсбери повернулся к младшему сыну и положил ему руку на здоровое плечо:
– Победа за нами, Джон. Эгремонт не уйдет настолько далеко, чтобы мы его не настигли. На сегодня дело сделано.
– Отец, – с жаром сказал Джон Невилл, – позволь мне взять с собой сотню. Я его догоню, пока он недалеко.
Секунду-другую у него была надежда, что отец разрешит, но оказывается, голова отца клонилась от усталости, а не от отсутствия воли.
– Нет. Делай как я велю. Шанс у тебя еще будет.
Граф сделал вдох и, все еще не сводя глаз со своего старейшего врага, прокричал:
– Хватит!
Слева кто-то все еще сражался; между тем рога Йорка на отдалении протрубили уже в третий раз. Отпущенный час миновал, и отмщение состоялось.
– Те, при ком есть рога, трубите. Я сказал, довольно! Хватит. Уберите мечи. Все свершилось, и гибнуть больше незачем. Кто хочет жить, опустите оружие и разойдитесь. Ну же!
Надсадно дышащие, окровавленные люди наконец расслышали его призыв, и сердца их взыграли отчаянной надеждой, что смертоубийство может прекратиться, а они переживут этот день. Повинуясь голосу Солсбери, солдаты начинали остужать свой пыл, и вот уже приказ подхватили командиры, а по городу трубило все больше рогов, пока наконец крики о замирении не заполонили все улицы города и каждый его дом.
По массивным каменным плитам Ричард Йоркский шел к внешним дверям аббатства, по величине сравнимым с крепостными воротами. Сзади по-прежнему доносился гвалт битвы – звонкий перестук клинков, треск щитов и гул тысяч людей, силящихся друг друга умертвить, но сгрудившихся в проулках столь тесно, что не было возможности размахнуться мечом или топором. Вот раскат рева, набрав силу, прокатился особенно мощно, но уяснить его причину было сложно.
Герцога сейчас тревожили слова Солсбери, из-за которых предыдущие месяцы представали в ином свете. Извечной целью Йорка было отвадить от трона шептунов, стараниями которых мог оказаться уничтожен его дом. Для Солсбери важнее всего, похоже, было одержать верх над Перси, а уже потом все остальное. Какая-то часть пути вела их вместе и привела к Сент-Олбансу. Йорк тряхнул головой, пытаясь скинуть с себя тревогу и нерешительность. Он устал и проголодался, но здесь, в этих подавляющих своей величавостью стенах аббатства, лежал король Генрих. А Йорк даже не знал, жив сейчас его монарх или нет.
Люди, которых он созвал, чтобы переправить короля Генриха в безопасность, остались у входа в аббатство, предпочтя этот тихий пятачок самой мысли о возврате в смертельную лихорадку боя. С ними неловко стоял и юный Эдуард Марч, для которого титул и собственная младость служили непреодолимым барьером в общении. Видя, что Йорк направляется к ним, битые и потрепанные боем солдаты встали навытяжку. Многие из них провели в сражении весь день, и тем не менее их лица выражали смущение, что они якобы отлынивают от борьбы. Погруженный в мысли о том, что его может ждать внутри этих величавых каменных стен, Йорк их едва заметил. Самого аббата видно нигде не было, но тем не менее его аббатство считалось священной землей. Йорк поежился под доспехами, когда его люди отворили массивные двери, а он пересек порог. Сын с надеждой на лице пристроился было сзади, но Йорк покачал головой. Он сам не знал ни того, что ему здесь откроется, ни собственных дальнейших действий.
– Нет, Эдуард. Оставайся здесь.
С этими словами Йорк вошел и остановился в ожидании, когда тяжелые створки закроются у него за спиной. Затем он поднял глаза.
Слепящее разноцветье красок встретило его внутри; взгляд манила каждая стена и изукрашенная колонна. Но прежде всего внимание приковывал огромный образ распятого Христа, непередаваемо роскошный в слабом мерцании старого золота, оттенках киновари и лазури – столь ярких, словно эти краски наложили совсем недавно. Несказанную панораму живых оттенков являли собой и всевозможные библейские сюжеты, которых здесь было не счесть. Все это ошеломляло настолько, что было как-то неловко стоять здесь в нечищеном боевом облачении. В конце длинного нефа виднелась крестная перегородка из камня, а перед ней алтарь, где подобием сломанной куклы лежал монарх. С ним находились всего два человека – туманные фигуры на отдалении, настороженно повернувшиеся белыми пятнами лиц к человеку, что в обитель вошел, словно волк в овчарню.
У входа Йорк немного помедлил, прислоняя свой щит к колонне, взмывающей вверх к невероятно высокому своду. Ноющими от усталости и потому не вполне послушными руками он расстегнул перевязь с мечом и положил их возле щита, после чего выпрямился. Впереди сейчас беспомощно лежал глава дома Ланкастеров – кузен по линии одного и того же венценосного воителя Англии, оказавшийся ближе к трону за счет всего одного звена родословной. Йорк поднял голову, не поддаваясь устрашению фресок, на которых объятые ужасом грешники падали в геенну огненную. Ремни лат слегка поскрипывали, а шагам вторило звучное гулкое эхо, когда он пересек храм по всей длине, вдоль тени от католического креста.
От короля Англии его отделяла какая-нибудь сотня шагов.