– Послушай румны, сынок. Она тебя освободит, – вот все, что смогла различить Мейси в бормотании умирающей цыганки.
Наконец, собрав остатки сил, Бьюла заговорила достаточно громко, чтобы ее слышали все члены табора:
– Он – мой сын. Теперь он поведет вас.
Вебб зарыдал.
– Нет, нет, Бьюла, не уходи. Не оставляй нас.
Но Бьюла только улыбалась, тянула руки к кому-то невидимому и говорила с нежностью, какой Мейси еще не доводилось встречать.
– Освободись, мальчик. Сбрось тяжесть с плеч.
Мейси шагнула вперед, опустилась на колени, еще раз пощупала пульс Бьюлы и прислушалась к ее дыханию. Но старая цыганка больше не дышала. Мейси отстранилась.
– Она умерла. Примите мои искренние соболезнования, – сказала Мейси, обращаясь к Веббу и Пейши.
Обеими ладонями Пейши обхватила голову покойной, большими пальцами закрыла ей глаза. Затем на каждом недвижном веке запечатлела поцелуй, достала из кармана два медяка и использовала их по назначению. Вебб посторонился. К покойной стали подходить женщины. Эстер помогла Мейси подняться на ноги.
– Теперь, мисс, мы сами о ней позаботимся. Ступайте домой. Мы по нашему обычаю снарядим Бьюлу в последний путь. Мы ее обиходим.
Мейси побрела к опушке, где даже лошади собрались и стояли, качая внимательными, серьезными мордами. Она заставила лошадей дать себе дорогу. Уже находясь на склоне холма, Мейси услышала душераздирающий собачий вой. Не тот, каким джюклы могла бы отреагировать на полночный визг лисицы. Нет, она выла протяжно, на одной ноте. Так собаки воют только по покойнику. Мейси остановилась, замерла. Пусть вой проникнет в каждую клетку ее тела, пусть отзовется резонансом в ее душе – ведь сама Мейси никогда не позволяла себе озвучить собственную боль.
Мейси еще не добралась до деревни, а плач по Бьюле в таборе уже начался. Жалобные крики становились все громче – цыгане давали волю своему горю. Значит, до похорон с Веббом поговорить не удастся. Конечно, Мейси придет на похороны. И тогда тянуть с разговором нельзя – сразу после похорон табор скорее всего откочует от Геронсдина.
Мейси страшилась остаться одна и поэтому зашагала к времянкам лондонских сборщиков хмеля. Там уже стояли возле дверей керосиновые лампы – этакие сигнальные огни для Мейси. В западной части небосклона догорала розовая полоска. Еще несколько минут – и совсем стемнеет. Двери времянок были открыты, лондонцы вынесли стулья на воздух, собрались обсудить дневные события. Мать Билли лущила горох, привалившись к стене, удерживая дуршлаг на коленях.
– Билли дома, миссис Бил?
– Они с Дорин в кухне. – Пожилая женщина указала на беленую кирпичную постройку и снова занялась горохом.
Мейси остановилась поболтать с Дорин, отметила, что под осенним солнцем, на воздухе, та посвежела и поздоровела. После смерти дочки Дорин многие месяцы выглядела немногим лучше привидения. Билли вышел из кухни вместе с Мейси; тут-то она и сообщила печальную новость о старой Бьюле.
– Ну, теперь дело – швах, – посетовал Билли.
– Да, смерть Бьюлы осложнит нам задачу, – согласилась Мейси и, помолчав, добавила: – Билли, я хотела вас кое о чем спросить. Мне нужно знать, что сказал вам Вебб. Ну, тогда, после случая с Пейши. Помните, он хотел броситься вдогонку за Сандермиром, вы его удержали, он что-то буркнул. Вас смутили его слова – я это заметила. У вас был такой недоуменный вид. Наверняка вы услышали нечто странное.
– А, вон вы про что! Вебб сказал «утренняя ненависть». – Билли произнес эти слова четко, а не на привычном кокни. Ударение сделал на слове «ненависть».
– Что это значит?
Билли передернул плечами. Мейси поняла, что он не хочет распространяться о времени, которое провел на фронте.
– Мы так на войне говорили. – Билли наподдал комок земли, сцепил руки. Смотрел он вниз, на следы собственных ботинок. – Мы уже поняли, что фрицам тоже воевать надоело. И фрицы это поняли про нас. Был период затишья – никаких крупных сражений, так, одни вялые перестрелки. Мы в своем окопе сидим, как муравьи, фрицы – в своем. Я же был сапером; мне приходилось вылезать время от времени, налаживать связь и все такое. Ну а начальству, что нашему, что немецкому, не нравилось, что мы без дела прохлаждаемся, чай пьем. Вот и заставляли стрелять для проформы, утром и вечером. Вроде мы – действующая армия, а не просто так. – Билли мотнул головой. – Похоже, мы все – я и про фрицев говорю – знали, что делаем. Бывало, выкрикнут из немецкого окопа: «Гутен морген, англичашки!» Или от нас кричат: «Эй, Фриц, хватит дрыхнуть!» Ну и начинается перестрелка. Палишь этак и думаешь: хоть бы не попасть ни в кого. Не знаю, как фрицы такую пальбу называли, а мы окрестили ее «утренняя ненависть» и «вечерняя ненависть». Понимаете, мы стреляли, чтобы показать – или доказать, – будто ненавидим друг друга.
Мейси слушала внимательно.
– А зачем? Чего ради? Вот это вопрос так вопрос, и ответа нету, – подытожил Билли.
Мейси положила ладонь ему на плечо.
– Мне пора. Отдыхайте, вы устали. Скоро уже домой, да?
Билли оглядел опустевшие хмельники.
– Год пролетит – и не заметишь. Снова приедем хмель собирать.
Он достал из брючного кармана сигареты «Вудбайн» и коробок спичек.
– Деньги вот копим.
– На переезд в Канаду?
– Эх, мисс, переезд этот вилами на воде писан. Я вот про него говорю, а сам не знаю: надо мне туда ехать, хочу я этого? Я ведь в Лондоне с рождения живу. Да только теперь, когда Лиззи больше нет и Дорин места себе не находит, надо заново начинать. – Билли закурил, прищурив правый глаз от дыма. – Опять же, как мамаша моя? Вряд ли с нами поедет, а одну ее оставлять тоже не годится. И какую еще работу я там найду? Что я умею-то? Возьмусь, конечно, за любое дело…
– Вам все по плечу, Билли, – ободряюще улыбнулась Мейси. – А пока мне просто необходим расторопный и находчивый ассистент, так что в ближайшее время я вас не отпущу, так и знайте. Ну ладно, я пошла. До завтра.
* * *
В гостинице Мейси остановилась поздороваться с Фредом Йоменом и прошла в свою комнату. Ужинать ей не хотелось, она сказала, что попозже, возможно, съест сандвич с сыром и выпьет кружку эля. По крайней мере, эль поможет заснуть.
Мейси отдернула шторы, стала смотреть в ясное, быстро темнеющее небо. Потом придвинула к окну стул, села, закрыла глаза. Как она теперь завершит дело? Можно обвинить Сандермира в кражах, но это же мелочь; без доказательств, без признания Мейси не прольет свет на свои подозрения.
От стука в дверь она вздрогнула.
– Простите за беспокойство, мисс, только вас хочет видеть один, гм, субъект.
«Субъект. Занятная характеристика», – подумала Мейси.
Йомен откашлялся.