– Ну вот, так-то лучше. Скоро разгорится как следует. Я, видите ли, готовлю доклад для конференции физиков и забываю подтапливать, а потом сам удивляюсь, отчего же я мерзну. Как бы там ни было, Морис сказал, что вы хотели меня видеть и что это как-то связано с моей деятельностью во время войны.
– Все верно. Меня интересуют отравляющие вещества, которые применялись на войне. Я была медсестрой и знаю, как действуют различные газы: хлор, фосген и, конечно, горчичный газ – иприт, – однако меня в первую очередь интересует, как отреагировало наше правительство на немецкие газовые атаки. Я надеялась, вы сможете просветить меня в этом вопросе, так как работали в Малберри-Пойнт.
– По правде сказать, мне не следовало бы распространяться на эту тему. Это было давно, тогда я работал там на полную ставку.
– Насколько я понимаю, разработки в Малберри-Пойнт продолжаются по сей день?
– Разумеется. Сейчас, однако, в лабораториях больше порядка. В мое время, признаюсь, все это больше напоминало светскую вечеринку. На первых порах мы пытались разработать противоядия и… Пожалуй, лучше начать с самого начала.
– Если можно, пожалуйста.
В дверь постучали. Вошел швейцар с подносом, на котором стояли чайные приборы на две персоны и тарелка печенья. Гейл поблагодарил его, а Мейси взялась разливать чай. Профессор продолжил свой рассказ:
– Первые химические атаки с использованием хлор-газа стали для военного командования полной неожиданностью, как удар обухом по голове. Нужно было действовать, и как можно быстрее, чтобы обеспечить армию средствами защиты и найти противоядие. Очень скоро военные наводнили все университеты в стране; они прочесывали каждый факультет, отбирая лучших физиков, химиков, инженеров и биологов.
– И вы были одним из них.
– Да. Я продолжал преподавать, так как из-за жуткого плоскостопия на военную службу меня не взяли, но для той, особой работы мой физический недостаток не имел значения. – Гейл задумчиво посмотрел на огонь в камине, обмакнул печенье в чай и откусил кусочек, который грозил вот-вот упасть в чашку. – В составе спецгруппы меня отправили во Францию. Мы находились рядом с врачами на осмотре пострадавших, собирали образцы кожи, посевы бактериальных культур и все такое прочее. Вскоре некоторые из нас вернулись домой, обратно в лаборатории. Лучшие студенты ушли на войну, и разработки предстояло вести тем, кто остался. Честно говоря, организовано все это было бестолково.
Профессор Гейл устремил взгляд на уголек, выпавший из общей кучи и подкатившийся к решетке. Он не убрал уголек щипцами, а просто смотрел, как тот мерцает.
– Я впервые столкнулся с этим зрелищем. Пострадавших в химических атаках свозили в Ле Тукет, в бывшее казино, переоборудованное под больницу. Просто не верилось, что еще год назад в этих залах крутилась рулетка, мужчины и женщины смеялись, играли в блек-джек и покер, ставили на красное и черное. Теперь же все ставки были сделаны, и отовсюду слышались лишь душераздирающие вопли солдат, которые умирали в чудовищных муках. Газ разъедал легкие несчастных, в них пузырилась пена, похожая на взбитый белок… Представьте, это место раньше называлось «Павильоном удовольствий».
– Чем вы занимались? Что входило в вашу работу?
Гейл встряхнул головой, словно прогоняя воспоминания, и посмотрел на Мейси.
– Я не имею отношения к медицине, но, как и другие ученые, собирал образцы кожи и расспрашивал пациентов, которые могли говорить. Нас интересовало, что они видели, какие запахи ощущали, каковы были первичные симптомы. – Профессор со вздохом поставил чашку и блюдце на поднос. – Подобное вообще не должно было произойти. Декларация Гаагской конференции 1899 года четко запрещает применять удушающие или вредоносные газы в военное время, и посмотрите, как все вышло на самом деле. Мы пытались найти противоядие, тыкались, как слепые котята, и лучшее, что могли предложить солдатам – во время атаки хлором закрывать лицо тряпками, пропитанными мочой.
Мейси бросила взгляд на часы и задала следующий вопрос:
– Так вы оказались в Малберри-Пойнт – испытательной лаборатории при военном министерстве, правильно?
– Да. Правительство выкупило что-то около трех тысяч акров земли, обнесло их забором и поставило внутри несколько бараков. Там были лаборатории, газовая камера и прочее оборудование. Между нами говоря, все, кто там трудился, от уборщиков и санитаров до ученых и военных, принимали участие в экспериментах. Если требовалось провести испытание на человеке, мы просто хватали первого попавшегося работника или ставили эксперимент на себе. Понимаете, время не ждало, результат был нужен как можно скорее. Как ни странно, притом что каждый день тысячи людей гибли или пропадали без вести, в прессу просочились слухи, будто мы проводим эксперименты на животных, и журналисты подняли шум. Нас, конечно, это не остановило, но ведь если испытывать противоядие только на собаках, невозможно предсказать, как оно подействует на человека. На животных мы проводили лишь первичные испытания, исключительно для подстраховки.
– Вы трудились и над созданием химического оружия?
– Яды и противоядия – две стороны одной медали.
Мейси задумалась:
– Профессор Гейл, легко ли дилетант может применить отравляющее вещество?
– Все зависит от самого вещества. Риск тем выше, чем более ядовит газ, чем больше его летучесть. Тем не менее, в общем и целом, обращаться с отравляющим веществом весьма и весьма сложно. В случае с горчичным газом, например, безумие даже думать об этом. Достаточно просто постоять рядом с телом погибшего от отравления ипритом, и вы моментально покроетесь гнойными нарывами с головы до ног. Впрочем, раз вы были медсестрой, в войну вам наверняка приходилось использовать средства защиты от вторичного поражения.
– Да, помню такое, – кивнула Мейси. – Вы ведь продолжаете работать в лабораториях Малберри-Пойнт? Понимаю, ваша работа в высшей степени секретна, и все же не могли бы вы сказать – кстати, этот вопрос только что пришел мне в голову, – сколько людей, по вашему мнению, занимались этой деятельностью в войну? Десятки? Сотни? Много ли осталось в Малберри-Пойнт специалистов, которые были там в 1918-м?
– Ну, во-первых, я появляюсь там нерегулярно, а во-вторых, конечно, остался кое-кто из старой команды. Но, как и у меня, у них это не основное место работы. Я тружусь здесь, я ученый. Однако если в ходе научных разработок я сделаю открытие, способное принести практическую пользу стране, так тому и быть. Что же до ответа на ваш вопрос, военные прошлись частым гребнем по всем университетам, не пропустили ни один храм высшего образования и науки: Оксфорд, Кембридж, Бристоль, Дарем, Бирмингем, Лондон, Эдинбург, Глазго… Часть студентов даже не знала, что работает для нужд фронта, и это были самые лучшие, самые светлые головы. Некоторых в буквальном смысле призывали в армию с университетской скамьи и зачисляли в спецбригады для руководства химическими атаками наших войск во Франции и Бельгии. Да, таких было много. Разумеется, сейчас всех нас раскидало по разным городам.