Джордж Лемминг, занеся руку над пультом управления светом, поднял другую, привлекая внимание Фентона. Тот махнул в ответ:
– Давай, Джордж. Рампу!
Публика ахнула, оживилась, захлопала, и разговоры стали громче. Пианистка сменила бессмысленные арпеджио на джигу шестнадцатого века.
Рут Фосетт, помощница экономки и школьная медсестра, сбежала по лестнице и устремилась по коридору в зал. Ей пришлось задержаться из-за всяких мелочей, связанных с одеждой и починкой. Переодевалась она с лихорадочной быстротой: надела шелковое дневное платье, а кудрявые волосы зачесала на лоб в отчаянной спешке. Она знала, что действует небрежно и в сравнении с тщательно выбранными парадными платьями матерей ее повседневный наряд произведет не больше впечатления, чем форма медсестры. Хотя эта форма ей идет и выгодно подчеркивает цвет волос. Тем не менее она рискнула опоздать ради того, чтобы хоть раз появиться в собственном виде, не служебном, без знаков своей должности.
Когда она летела, слегка запыхавшись, к двери зала, то подумала с горечью, что человек, бывший главной и единственной причиной ее опоздания, вряд ли обратит внимание на перемену ее внешности. Он бешено поглощен работой и даже не замечает, что во время консультаций по вопросам, касающимся мальчиков, его слова проникают ей прямо в сердце, а ее душа раскрывается в благоговении, словно театральный занавес. В редких случаях, когда им случалось беседовать вне профессиональных рамок, Рут, часто не умеющая подобрать нужные слова, слушала его с неослабевающим интересом, и мысли вдруг начинали формулироваться без всяких усилий. Ему, похоже, было приятно ее общество, но он никогда не искал ее специально. «Он безнадежно равнодушен, – подумала Рут, – а я дура».
Дверь зала была открыта, и прямо перед ней Рут столкнулась с человеком, выходящим из соседнего класса. Она бы упала, если бы не была подхвачена и удержана сильной рукой.
– Ох, простите, бога ради! Вы так быстро шли…
– Я боялась опоздать.
– Надеюсь, я вас не ушиб.
Рут постепенно приходила в себя. И ведь надо, чтобы это был именно он! Всегда с ней так.
– Конечно, нет! – сердито сказала она. – И вообще, это моя вина. Но я не хотела опаздывать.
– Вы бы не опоздали. Мальчики только что вошли, а мистера Ридсдейла еще нет.
Он улыбнулся своей очаровательной улыбкой, и она разозлилась еще больше.
– Ну хоть это радует. Что меня стукнули – это не страшно, но при этом еще и опоздать было бы несколько обидно.
Он отступил, пропуская ее вперед, и, оглядевшись в поисках учителей младших классов, двинулся к ним. Он, конечно, неуклюжий кретин, но все-таки не с чего ей огрызаться так яростно. Однако откуда ей знать, какие чувства он к ней питает, если она его определенно недолюбливает? Так что имеем то, что имеем. И будем иметь, вероятно, то же самое.
Рут Фосетт, проводив его взглядом, села на скамью в задних рядах. Занавес расплывался перед ее глазами, но она яростно заморгала, заставив слезы отступить.
Над огнями рампы в складках материи показался глаз, и публика приветствовала его воплями, смехом и аплодисментами. Все взгляды обратились к двери, ожидая прибытия мистера Ридсдейла как сигнала актерам, что можно начинать.
В учительской находился только один обитатель. Он пододвинул кресло к открытому окну, поскольку вечер выдался жаркий, и устроился с роскошной небрежностью. Свою работу по приему родителей и их размещению в зале он выполнил. Больше гостей не ожидается, мальчики уже на месте, можно не волноваться, обслуга сидит на задних скамейках. Он не считал, что долг зовет его выдержать спектакль, который для него был бы чем угодно, только не развлечением. Он никогда не любил смотреть пьесы, и хотя был обязан присутствовать на школьных постановках, разыгранных учениками, но воздержаться от игры профессионалов сомнительного толка мог без особых угрызений совести.
Он открыл книгу, нашел место, где остановился, и, положив ее на колено страницами вниз, разжег трубку. Шторы колыхнул легкий сквозняк, погнал табачный дым в сторону приоткрытой двери. Человек посмотрел в окно, на аллею с припаркованными автомобилями, на расположенные за ней спортивные площадки. Высокое прямое облако на синем востоке, повисшее над деревьями у края поля, из золотого стало розовым и уже выцветало в серое. Здесь намного лучше, чем в душном набитом зале под жарким электрическим светом в обществе шестидесяти взбудораженных детей и сорока с лишним перегретых взрослых.
Шаги затихли, дверь распахнулась.
– Кажется, я чувствую запах табака. Крэнстон, это мистер Дьюхарст, чья труппа – вернее, одна из трупп – сегодня нас развлекает. Мистер Крэнстон – наш падре, – объяснил мистер Ридсдейл своему спутнику. – Кроме того, он со всем тщанием взращивает ростки латыни в головах самых юных наших питомцев.
Крэнстон с горькой улыбкой поднялся.
– Боюсь, вы поймали меня на попытке уклониться, – сказал он. – Театр несколько не по моей части.
Он обменялся рукопожатием с антрепренером и, взглянув на это упрямое лицо и мощную фигуру, снова подумал, как верны его взгляды на театральную жизнь. Все его предрассудки заговорили в полный голос при виде слишком широкого черного галстука, бриллиантовой булавки и золотого перстня с печаткой.
– Вообще-то это представление вам следовало бы почтить своим присутствием, но я думал, что вы сегодня работаете.
– Вам точно стоило бы взглянуть, – добавил Дьюхарст с профессиональной сердечностью. – Я был бы рад услышать ваше мнение о спектакле в целом, особенно учитывая, что сам ставил пьесы. Нам очень важно мнение людей образованных, особенно по произведениям Шекспира.
– Я думал, вы только Шекспира и ставите.
– Да нет. Педагогические колледжи и им подобные предпочитают Шоу. Обычно мы в сезоне ставим трех Шекспиров и двух Шоу.
Мистер Ридсдейл бросил взгляд на часы.
– Нам пора уже быть в зале, – сказал он и посмотрел на Крэнстона, пребывающего в нерешительности. – Идете, Крэнстон?
– Я после антракта, если не возражаете.
Директор вышел, уводя с собой антрепренера, и Крэнстон снова остался один. Но прежний покой уже не вернулся. Книга соскользнула на пол, трубка погасла, небо над садом потемнело, стало тусклым и синевато-серым. Почему он должен смотреть этот спектакль? Неужели этот неприятный и развязный человек, которого ему сейчас представили, может создать хоть что-то сносное? И вообще, какую пьесу они играют?
Падре вспомнил, что в комнате отдыха лежала программка, анонсирующая постановку. Когда учителя передавали ее друг другу, он не дал себе труда посмотреть, но она должна быть где-то здесь.
Он поискал на столе, на каминной полке, в других вероятных местах, а обнаружил там, куда и сам бы ее отправил: в корзине для бумаг. Разгладив листок, он прочитал: «Двенадцатая ночь». Труппа «Шекспир плейерз лтд.» проводит восьмой сезон для школ и колледжей. Ниже – список актеров, возглавляемый Робертом и Соней Фентон, чьи фамилии большими буквами были написаны под фотографиями, изображавшими их в обычной одежде.