– И вы утверждаете, что Огюстен Рено никогда не связывался с вами?
– Вы из полиции? – подозрительно спросил Патрик.
– Мы помогаем расследованию, – неопределенно ответил Гамаш.
К счастью, месье Патрик был не очень внимателен или любопытен, иначе он бы поинтересовался, почему Гамаш заявился к нему со стариком и собакой. Да, это могла быть полицейская собака, но все равно необычно. Однако Шона Патрика это, видимо, не волновало. Впрочем, именно так и вело бы себя большинство квебекцев: услышав имя Огюстена Рено, они забывали обо всем другом.
– Я слышал, его убили англичане и закопали в подвале своего дома.
– Это кто вам сказал? – спросил Эмиль.
– Вот кто. – Патрик махнул рукой в сторону прихожей, где на столе они видели номер «Ле журналист».
– Мы не знаем, кто его убил, – твердо заявил Гамаш.
– Да бросьте вы, – гнул свое Патрик. – Кто еще, кроме англичан? Они его убили, чтобы сохранить свою тайну.
– Шамплейна? – спросил Эмиль, и Патрик, повернувшись к нему, кивнул:
– Именно. Главный археолог говорит, что Шамплейна там нет, но он наверняка лжет. Покрывает убийц.
– Зачем ему это надо?
– Англичане его купили. – Патрик потер указательным пальцем о большой.
– Ничего подобного они не делали, месье, – сказал Гамаш. – Поверьте мне, Самюэль де Шамплейн не похоронен в здании Литературно-исторического общества.
– Зато там похоронили Огюстена Рено, – возразил Патрик. – Только не говорите мне, что les Anglais к этому непричастны.
– Почему ваше имя оказалось в дневнике месье Рено? – спросил Гамаш и увидел удивленное выражение на лице Патрика.
– Мое имя? – Теперь на лице Патрика появилось иное выражение: нечто среднее между презрением и раздражением. – Это что, шутка? Вы не покажете ваши удостоверения?
Гамаш залез в нагрудный карман и вытащил удостоверение. Человек взял его, прочел, долго разглядывал фотографию, потом ошеломленно посмотрел на Гамаша:
– Так это вы? Тот самый полицейский из Квебекской полиции? Господи Исусе. Из-за бороды вас не узнать. Вы старший инспектор Гамаш?
Гамаш кивнул.
Патрик подался ближе к нему. Гамаш не шелохнулся, только встал еще тверже на ногах. Более наблюдательный человек заметил бы, что он насторожился.
– Я, конечно, видел вас по телевизору. На похоронах.
Он смотрел на Гамаша так, будто тот был экспонатом с выставки.
– Месье… – начал Эмиль, пытаясь остановить Патрика.
– Вероятно, это было ужасно.
Несмотря на смысл слов, глаза человека возбужденно горели.
Гамаш по-прежнему молчал.
– Я сохранил журнал «Л’актюалите» с вами на обложке. Вы ведь знаете ту фотографию? Можете подписать его для меня?
– Ничего подобного я не сделаю.
Голос Гамаша звучал тихо, но предостерегающе. Даже Шон Патрик не мог этого не заметить. Он повернулся в дверях, с его губ был готов сорваться сердитый ответ, но он промолчал. Старший инспектор Гамаш смотрел на него пронзительным взглядом. Глаза его горели презрением.
Патрик помедлил, потом щеки его покрылись румянцем.
– Извините. Это было бестактно с моей стороны.
В комнате надолго воцарилась тишина. Наконец Гамаш кивнул.
– У меня к вам еще несколько вопросов, – сказал он, и Патрик, ставший более сговорчивым, повернулся к нему. – Вам кто-нибудь говорил о Шамплейне или об истории вашего дома?
– Люди этим всегда интересуются. Дом был построен в тысяча семьсот пятьдесят первом году. Мой прапрадед переехал сюда в конце девятнадцатого века.
– Вы знаете, что здесь было прежде? – спросил Эмиль.
Патрик покачал головой.
– А эти цифры вам что-нибудь говорят? – Гамаш показал ему цифры, переписанные из дневника. 9-8499 и 9-8572. – Они что-нибудь значат для вас?
Патрик опять покачал головой. Гамаш уставился на него. Почему имя этого человека оказалось в дневнике убитого? Гамаш был уверен, что хотя Патрик человек невоспитанный, но он не лжет. Он был искренне удивлен, узнав, что Огюстен Рено назначил ему встречу.
– И что вы думаете? – спросил Гамаш у Эмиля, когда они вышли из дома. – Он лгал?
– Вообще-то, мне так не кажется. Либо Рено имел в виду другого С. Патрика, либо собирался встретиться с этим, но до встречи дело так и не дошло.
– Но его это так воодушевило. Может, стоило поднажать?
Несколько минут они шли молча, потом Эмиль остановился:
– Меня ждут друзья на ланч, хочешь к нам присоединиться?
– Non, merci. Я, пожалуй, вернусь в Литературно-историческое общество.
– Хочешь еще покопать?
– Вроде того.
Некоторые квебекцы из числа наиболее упорных зевак продолжали ошиваться у Лит-Иста. Что они надеялись увидеть?
Услышав обрывки их разговоров об Огюстене Рено и Шамплейне, о заговорах, о les Anglais, Гамаш понял, что человеческая природа за сотни лет мало изменилась. Двести лет назад на этом самом месте стояла бы такая же толпа, сгрудившись потеснее, чтобы холод не пробирал до костей, в ожидании того момента, когда приговоренного выведут в большой проем над дверью, наденут петлю на шею и сбросят, столкнут, чтобы он раскачивался, мертвый или умирающий, перед собравшейся толпой.
Единственное отличие сегодня состояло в том, что смерть уже состоялась.
Была ли она тоже казнью?
Старший инспектор знал, что большинство убийц не считают свои действия преступлением. Они каким-то образом убеждают себя, что жертва должна умереть, что она сама виновата, что заслужила смерть. Это была частная казнь.
Может быть, и убийца Рено так считал. Гамаш знал, что силу самоубеждения не стоит недооценивать. Убийство никогда не начинается игрой мускулов – оно начинается и кончается игрой ума. А ум может оправдать что угодно.
Гамаш оглядел собравшихся. Мужчины и женщины разного возраста смотрели на здание, словно оно могло вдруг сделать что-нибудь занятное.
А сам-то он чем лучше? Простившись с Эмилем, он вместе с Анри пошел по узким, занесенным снегом улочкам, размышляя об этом деле. А еще о том, почему он все еще в нем участвует. Ведь все свои обязательства он выполнил? Инспектор Ланглуа был опытный и вдумчивый человек. Он расследует это дело – Гамаш не сомневался, и уж конечно сделает так, чтобы англичане не пострадали невинно.
Так почему же он по-прежнему занимается убийством Огюстена Рено?
«Теперь больше не будет одиночества».
– Вы знаете, у нас с Сюзанной есть собака.