– Нет, благодарю вас.
Голос ее прозвучал настолько жестко, что Серене стало неловко.
– Ну а как насчет небольшой прогулки? Мы могли бы вернуться еще до того, как они кончат танцевать.
– Нет. Благодарю вас за любезность, но нет.
– Вы сделали моего друга очень счастливым человеком.
Теперь ее глаза остановились на нем, и Серена произнесла:
– В самом деле?
Он кивнул утвердительно, а выражение лица у него стало сосредоточенно-вдумчивым, словно он продолжал изучать ее.
– У него не было уверенности. Очень большое расстояние разделяло вас обоих долгое время. Когда вы приняли его предложение выйти замуж, он почувствовал себя счастливейшим человеком, таким его я до тех пор не видел.
Как могла бы она ответить на это? Она и не могла. Она-то как раз держала рот закрытым. Это ее мать приняла предложение Уилла, Господи помилуй. Мать, а не она сама.
– Часто ли вы писали Уиллу все эти годы?
За банально вежливой интонацией в голосе Джонатана скрывалось любопытство. Он явно пытался добраться до самых глубин ее сердца и выведать правду. Однако она этого не допустит.
– Да, часто. По крайней мере раз в месяц.
Уж это она могла утверждать с уверенностью. Первого числа каждого месяца мать запиралась у себя в спальне. Серена и ее сестры не имели представления, чем она там занимается. Теперь Серена поняла: мать сочиняла любовные письма капитану Лэнгли от имени покойной дочери.
Джонатан кивнул.
– Это так примечательно, что вы оказались способны сохранить близкие отношения в течение нескольких лет, находясь на таком огромном расстоянии друг от друга.
– Капитан Лэнгли – благороднейший человек, – негромко проговорила Серена, не зная да и не беспокоясь о том, услышал ли ее слова Джонатан. Она помнила, как относились друг к другу Мэг и Уилл. И всегда одобряла грядущий союз своей сестры с ним – они выглядели на редкость подходящей парой, и Серена не сомневалась, что Уилл сделает Мэг счастливой.
Считая, что сестра жива и что именно Серена погибла в тот трагический день – а в эту ложь их мать заставила поверить всю Англию, – Уилл преданно и пунктуально писал ей по письму каждый месяц. Иногда мать говорила, что письма эти приходят пачками, потому что он пишет их во время плавания корабля и могут пройти месяцы до того, как их удается переслать почтой. Тем не менее он писал и отправлял письма до тех пор, пока не продал свой патент на должность, вернулся в Лондон и получил возможность сделать ей предложение. Только добрый, преданный, порядочный мужчина мог поступать именно так.
Как могла Серена сжиться с этим? Как могла ожидать, что Уилл будет любить Мэг, которой не стало? Мэг с ее врожденной добротой могла пробудить такого рода преданность в мужчине без всяких усилий. Что касается Серены, она, наоборот, никогда не преуспевала в обретении преданности с чьей бы то ни было стороны.
– Да, – согласился Джонатан. – Он, вероятно, самый благородный человек из всех, кого я знал. – Помолчал и добавил: – Он любит вас, поймите.
Серена отшатнулась, потрясенная.
– В самом деле?
Это было совсем не то, что могла бы произнести настоящая Мэг. Возьми себя в руки, Серена!
Она выдержала взгляд Джонатана несколько долгих жарких секунд. Волосы у нее на затылке встопорщились, кожу покалывало будто иголками, и стало трудно дышать.
«Я люблю вас, поймите, – прошептал ей на ухо Джонатан перед тем, как они в первый раз отдались друг другу. – Я так сильно вас люблю».
Он был лжецом.
Наконец он улыбнулся, хотя выражение лица по-прежнему оставалось горьким.
– Да, он любит вас. А я любил вашу сестру.
Серена вскочила с места. Ножки стула, на котором она сидела, царапнули по земле, когда она отодвинула его резким движением. Менее чем через секунду Джонатан тоже встал.
– Я любил ее.
Он смотрел девушке прямо в глаза горящим, испытующим взглядом.
Серена крепко сжала губы. Она боялась, что не сможет связно ответить. Только тряхнула головой и уставилась на него не менее пылающим взором. Лжец.
– Я никогда ее не забывал.
Серена скрипнула зубами.
– Если бы вы любили… мою сестру, никогда не поступили бы с ней так жестоко.
Выражение сильной, острой боли исказило его лицо, и он закрыл глаза на несколько бесконечно долгих секунд, как показалось Серене. Когда Джонатан разомкнул веки, в потемневших глазах с легкостью можно было прочитать чувство то ли сожаления, то ли раскаяния.
– Я был молодым. Я был слабым. И считал, что иного выхода у меня нет.
Губы у нее скривились, и она фыркнула с откровенным недоверием и насмешкой. Снова реакция, не свойственная Мэг, и к тому же близняшка Серены была отнюдь не из пугливых. Если бы она стояла здесь и сейчас вместо Серены, то заступилась бы за сестру, Серена была в этом убеждена.
Джонатан наклонился вперед и оперся ладонями на стол.
– Мой отец грозил лишить меня наследства, а я был трусом. Я не имел представления о том, что мне делать без поддержки семьи. Я пытался бороться с ними, но они меня сокрушили. Отец поклялся, что отвезет меня в Суссекс и будет держать взаперти, пока она не уедет.
– Все это понятно, – ледяным тоном проговорила Серена. – Но вы отреклись от нее. Публично. Вы разрушили ее репутацию. Ее будущее.
Он покачал головой, и теперь его синие глаза изменили выражение – стали жесткими и холодными. Серена не могла бы определить почему: из-за гнева на нее, на самого себя или на своих родственников.
– Я был глуп и безрассуден. Не понимал, какого поведения мне следует держаться. Не знал, что делать.
Она молча смотрела на него, чувствуя, что ее начинает колотить дрожь от собственных переживаний.
Тут он заговорил так тихо, что Серена с трудом смогла его расслышать. Но все же услышала, а вернее – прочитала по губам: «…пока не стало уже слишком поздно».
– Да, слишком поздно, – жестко произнесла она в ответ. – Серена ушла навсегда.
И она осознала, что говорит теперь о себе так, как сказала бы Мэг. Серена действительно ушла навсегда. Ее личность исчезла, сменилась новой, тоже хорошо знакомой. Она до сих пор никогда об этом не задумывалась. Но теперь превратилась в Мэг на самом деле. Она никогда больше не станет Сереной Донован снова. Она умерла. Желудок обожгла острая боль, однако девушка не отвела взгляд от графа Стрэтфорда.
– Да, – сказал он. – Она не вернется. Я сделал бы что угодно, чтобы изменить это.
– Я тоже.
Он кивнул.
– Но, увы, уже слишком поздно, – заметила она.
– Мне очень жаль.