Куда ни заглянешь — в школу, в университет, в кинотеатр, в храм или в музей, включишь ли телевизор — всюду одни и те же разговоры. За детей страшно, жалуются родители. Ну а как вы хотели? И пугающая Михалкова дегуманизация в кино; и тотальная безграмотность; и радиоведущий, измеряющий цену Победы холодильником; и опросы на тему «стоило ли сдать Ленинград» и «стоит ли сдать Новороссию» — ветви одного и того же дерева. Можно сколько угодно пытаться придать этим ветвям благообразный вид, маскировать и ретушировать симптомы деградации. Все это не имеет никакого смысла, если мы не найдем, наконец, в себе мужества посмотреть в корень.
А корень — всегда экономика. Сборы пожертвований, отправка гуманитарных конвоев, фестивали патриотического кино, возведение памятников и установка мемориальных досок не помогают. Как не помогает при открытом переломе компресс из подорожника. Узаконенный социал-дарвинизм, рыночные отношения в экономике, на которые мы перешли 25 лет назад, при любом стечении обстоятельств делают рыночным и отношение человека к человеку. Никакие заклинания, никакие благотворительные бюджеты не предотвратят постепенное овеществление человека, его превращение в товар. Нельзя разместить под одной крышей дом терпимости и институт благородных девиц. В рыночной, дарвинистской системе ценностей невозможно объяснить ребенку, почему в 41-м надо было драться за Москву. Ведь с предпринимательской, маркитантской точки зрения это убыточная, тупиковая стратегия.
К сожалению, ограничение или отказ от рыночных отношений, национализация ключевых отраслей экономики, санация СМИ и образования — все это по определению не может быть легким и безболезненным. Слишком важные и могущественные интересы будут задеты. Нам в который уже раз за последние сто лет придется ломать едва сросшиеся суставы. Но другого выхода нет. Если предыдущая ломка — в 91-м году — превратила нас в уродливого горбуна, не способного защитить себя от культурной, информационной, военной агрессии, значит, ради собственного выживания мы обязаны будем прооперировать себя снова. Так волк, попавший в капкан, отгрызает себе лапу, чтобы спасти жизнь.
Только не надо думать, что все пропало. Ничего не пропало. Гражданская оставила Советской России наследство из миллионов беспризорников, уголовников, кокаинистов. Но меньше чем за два десятилетия между мировыми войнами страна сумела вырастить на выжженном поле поколение победителей, вооружить его мощнейшей промышленностью, наукой, передовым искусством.
Искусством, воспевавшим простого человека, настоящего человека. Искусством, которое мы совсем недавно, смеясь, променяли на бессмысленный авангард и голливудский китч. Неспроста шедевры соцреализма в нынешних жутких декорациях смотрятся настоящими иконами. Неспроста каждый телевизионный канал пытается теперь выдавить копеечку из ностальгии по так называемому «совку». Это не ностальгия, друзья. Это приходящее к каждому постепенное понимание необходимости, неизбежности советского (или, скажем так, условно советского) реванша. Это те самые оси координат, которые прописаны у нас в хромосомах, наверное. Правда всегда одна.
Да, нам придется делать суровый выбор. Либералы любят стращать нас Северной Кореей, словно намекая на то, что стремиться надо бы в Корею Южную. При этом обычно не вспоминают о расквартированных на Корейском полуострове 40 000 американских солдат.
Увы, грустная истина состоит в том, что любое экономическое чудо в современном мире поставляется в одном комплекте с иностранной военной базой. И если хочешь изысканно есть, причудливо одеваться, то сначала придумай, где ты разместишь и накормишь дорогих гостей. Та же самая дилемма стояла перед поколением, водрузившим Красное Знамя над рейхстагом. Жизнь или кошелек? Двадцать пять лет назад мы по глупости выбрали кошелек. Сегодня — во имя собственных детей — обязаны выбрать жизнь.
Пошёл я однажды в магазин за кефиром и вышиб головой стеклянные двери. Виновата в этом была не только моя голова, занятая посторонними мыслями, но и плохо настроенные датчики движения, «не заметившие» очередного покупателя. И вот, значит, стою, согнувшись пополам, над грудой стекла, на пол стекает кровища, ругаю себя за невнимательность, а сквозь туман начинаю различать голоса сбежавшихся со всех сторон охранников:
— Врача бы надо. Сильно влетел.
— Где тут врача сейчас найдёшь? Смотри, чтобы не ушёл.
— Да куда он уйдёт-то теперь…
Чувствую, перед охраной вырастает шекспировская дилемма: человек в крови — необходимо оказать помощь; однако нанесён ущерб имуществу собственника — стало быть, отпускать нельзя. За гуманизм могут оштрафовать, а то и уволить. У всех семьи, дети. (Магазин, кстати, хороший. Товар всегда свежий. Как и в большинстве столичных стекляшек, работают сплошь мигранты — низкие издержки гарантируют доступные цены.)
В результате принимается решение взять нарушителя под руки и на глазах у зевак доставить его в одно из подсобных помещений, где заседает Хозяин.
Тусклый свет. Стол, заваленный бумагами. За ним — плотно сбитый мужик и баба какая-то, видимо, менеджер. Ведут учёт товара по журналу.
— Что случилось?
— Да вот… этот… входил в магазин и двери разбил…
— Как разбил?! Чем разбил?
— Головой.
Хозяин понемногу успокаивается — к моему посиневшему лицу охрана не причастна, а значит, я ничего не украл. По широкому хозяйскому лбу пробегают то ли тени от люминесцентной лампы, то ли складывающиеся в столбики цифры убытков. Покроет ли страховка? Удастся ли привлечь к гарантийному ремонту установщика дверей?
— Так, ну вы понимаете, сколько это стоит? — наконец произносит Хозяин.
— А вы понимаете, что у вас двери не отрегулированы? — отвечаю. — Закрылись в момент, когда должны были остановиться и пропустить внутрь поток людей.
Короткая перепалка. Глаза у меня постепенно заплывают, и этак скоро можно вообще потерять собеседника из виду.
В конечном итоге предложение вызвать милицию и устроить разбирательство энтузиазма ни у Хозяина, ни у бабы-менеджера не вызывает. Узбечка-уборщица протягивает мне нашатырь и показывает, где выход.
Морали никакой не будет. Конечно, «сам виноват», конечно, охрана хороша, да и Хозяин тоже молодец, конечно. Как в известном фильме — «Не мы такие, жизнь такая».
…Я это всё к чему?
Сейчас наблюдаю, как благоговейным гневом по поводу дикого случая с тремя пачками масла, стоившими жизни бабушке-блокаднице, переполняются отдельные граждане, отоваривающиеся преимущественно в комфортных, хорошо освещённых магазинах премиум-класса. В этих магазинах не ломаются двери, там не считают копейки на хлеб, там другие цены, там другие лица, там даже пахнет по-другому. Никогда «Азбука Вкуса» не сможет по-настоящему понять «Магнит» и «Пятёрочку».
При всём при том, что поступок охраны, вероятно, свинский, возмущение этим поступком со стороны расфуфыренных столичных либералов представляется свинским не в меньшей степени. Они ведь намекают на то, что персонал магазина должен проявлять больше человеческих качеств, верно? А откуда взяться человеческим качествам в среде, в которой всё устроено по принципу «человек человеку волк»? Откуда взяться состраданию там, где хозяин-барин, а ты — бессловесная низкооплачиваемая тварь, которую могут уволить в два пинка хоть за пачку масла, хоть за разбитое стекло?