Право, только тем, что все мои мысли были затуманены нависшей над отцом бедой, и можно объяснить мое легковерие и глупость!
Итак, мы вылетели из Турина в Париж и уже скоро приземлились в Руасси, едва живые от болтанки. Правда, все неприятности мгновенно были забыты, едва только я увидела сквозь окошко, что к нам едет автомобиль, в котором сидит не только Зандстра, но и мой отец!
Итак, все же удалось добиться его освобождения под залог, тем более что у следствия уже возникли сомнения: а имело ли вообще место убийство? Никаких следов яда в организмах Анны и Максима обнаружено не было, а смерть того и другого произошла по одинаковой причине – в результате сильнейшего сердечного спазма.
Они лежали в одной постели, и их позы, их обнаженные тела не оставляли сомнения в том, для чего они в эту постель легли. Для страсти, для наслаждения! Однако их поразила смерть… поразила обоих в самый разгар ласк.
Теперь, спустя годы и годы, я понимаю, что лучшей кончины для двух любящих просто не существует. Невозможно вообразить смерть прекраснее! Но в ту пору, когда я вспоминала возраст моей мачехи (а ей было пятьдесят три года) и возраст ее любовника (он был вдвое моложе ее, а может быть, даже больше чем вдвое), случившееся казалось мне невероятно постыдным и оскорбительным. Хотя вот что поражало: никто, кроме меня, словно бы не видел в этом ни стыда, ни оскорбления – даже отец. Никто не отзывался об этом с насмешкой – даже следователи, а уж бульших циников, бульших любителей поглумиться над участниками всех и всяческих crime de passionne, [27] чем французские следователи, я просто вообразить не могу! Такое впечатление, что они относят любовь к разряду явлений противоестественных: весь мир в их представлении состоит из ненависти одной человеческой особи к другой…
А впрочем, зная особенности их ремесла, кто их осудит?
Но, повторяю, этот случай стал исключением… Не знаю, почему. Как-то я уловила обрывок разговора, в котором часто звучали слова la belle dame unique… изумительная красавица… О ней шла речь? Да неужели и после смерти она продолжала очаровывать мужчин? La belle dame, кто спорит, но разве они не понимали, что это была самая настоящая la belle dame sans merci, прекрасная дама без пощады, воспетая еще трубадурами, а потом и Брюсовым, причина погибели многих и многих влюбленных в нее?!
Ладно, оставим это.
Итак, хотя возраст Анны, встретившей свое последнее мгновение в разгар любовного безумства, следователей и не возмущал, они все же принимали его во внимание и рассуждали так: если бы скончалась от сердечного спазма только la belle dame, эту смерть вполне можно было счесть естественной. Однако кончина молодого, полного сил мужчины, который прожил едва четверть века… У Максима было совершенно здоровое сердце. Кстати, и у Анны, если на то пошло, тоже.
Казалось бы, это вполне могло быть следствием отравления – добровольного (версия общего самоубийства тоже рассматривалась) или насильственного.
Проще было бы, конечно, остановиться на том, что это самоубийство. То, что Анна совершенно потеряла голову от Максима, было известно всем. Она влюбилась в него пылко, бесповоротно… очевидно, такая пылкость была у нее в крови, потому что отец, вспоминая ее прежние увлечения, говорил, что она и раньше влюблялась только «смертельно», иначе просто не могла, не умела. Странным образом, даже и это воспринималось всеми, и в том числе моим отцом (да и мной, если на то пошло, правда, я это от себя тщательно скрывала), как нечто вполне естественное. Ну что ж, душевные порывы сильных, величавых натур не могут быть мелкими! Коль любить, так без рассудка, я ведь и сама всю жизнь любила именно так…
Итак, версия совместного самоубийства любовников весьма облегчила бы всем жизнь – прежде всего дознанию. Наверняка к ней следователи и склонились бы, кабы их не будоражила Мия.
Та самая Мия, сестра Максима.
Она клялась всеми клятвами и не ленилась сообщать всем, кто готов был слушать, что брат ее вовсе не был влюблен в Анну, что спал с нею только ради денег, которыми она его осыпала, понимая, что без денег Максим и в сторону ее не глянет, что он мечтал от нее избавиться, а не умирать в ее объятиях!
Отец, постаревший, неузнаваемый, отвечал на вопросы следствия очень сдержанно и, как ни тяжело ему было, защищал свою распутную жену… защищал в ней женщину. Он говорил, что страсть Анны и Максима была взаимной, хоть и любила его Анна гораздо сильнее, но дело тут не только в деньгах, что Максим вполне мог бы решиться – пусть под влиянием минуты, опьянения! – умереть вместе с ней… Отца слушали с сочувствием, но не слишком-то верили: ведь ему, как основному подозреваемому, версия самоубийства очень выгодна, это было бы для него спасением!
Меня поражало, почему следствие так крепко вцепилось в отца и не ищет других виновных. Да мало ли какие враги имелись у моей покойной мачехи! Та же Мия! Та же Настя Вышеславцева, которая чуть ли не на панель была вынуждена пойти после того, как ее выгнала Анна. И пошла бы, наверное, да только никому она, малокровная, невзрачная, не глянулась бы! От потрясения у нее даже голос пропал, поэтому, после долгих мытарств, она устроилась поломойкой в какую-то захудалую харчевню, жила чуть ли не щедротами добрых людей… правда, потом ее удалось пристроить в хороший госпиталь сиделкой. Я об ее судьбе в ту пору ничего не знала, а узнала уж потом, когда увидела на похоронах Максима, рядом с Мией…
Кстати сказать, а Мия Муравьева?! Разве она не годилась на роль преступницы? Разве она не могла убить Анну, которую ненавидела лютей лютого? И за то, что отвергла ее любовь, и, главное, за то, что приковала к своей юбке Максима! Если кого из мужчин Мия и была способна любить, то лишь только своего безвольного, хоть и обворожительного братца, и из ревности была способна на все.
Впрочем, думая так, я прекрасно понимала, что и Настя, и Мия, и многие другие, имевшие те или иные счеты с моей мачехой, во-первых, не смогли бы поднять на нее руку (Мия уж куда ни шло, ладно, в состоянии аффекта, то да се… а уж трусливая, бесцветная как внешне, так и внутренне Настя… да ни в жизнь!), а во-вторых, уж коли решились бы на такое преступление, то расправились бы с одной Анной. За что убивать безобиднейшее на свете существо – красавца Максима? Для Мии брат вообще был кумиром, его смерть их с матерью чуть самих в могилу не свела.
А вот оскорбленный муж вполне мог убить жену с любовником вместе.