– Вы не понимаете, не понимаете! – отчаянно твердил Робер. – Три смерти подряд – и все умершие так или иначе были связаны с вами… Пойдут разговоры… непременно пойдут. И если вы женитесь на моей вдове, как мы и договаривались… я не хочу, чтобы Викки стала женой человека, имя которого запятнано подозрениями в убийствах! Я привязался к ней, я хочу, чтобы она была не просто хорошо обеспечена, но и счастлива, особенно теперь, когда она беременна. Я гораздо лучше знаю ее, чем прежде, и боюсь, что она и сама не захочет выйти за вас, особенно если все же восприняла всерьез слова сторожа, а главное, если потом, когда дойдет черед до меня, вы оставите хоть малейший след… Я теперь не верю, что мою смерть вы сумеете устроить чисто. А ведь это было непременным условием нашей сделки!
– Послушайте, Ламартин, – примирительно сказал Никита, – но ведь мы можем расторгнуть наш уговор. Неужели вы думаете, что я буду принуждать вас… может быть, вы все же найдете в себе силы потерпеть и дожить то, что предопределено?.. Гизо говорил, что срок, отпущенный вам, скоро истечет, вам остался максимум год. Простите, что напоминаю вам, но ведь вы и сами это знаете. Гизо уверял, что с помощью морфия он сможет облегчить ваши мучения.
– Вы с ума сошли! – с болью выдохнул Робер. – Вы не знаете, что каждый день жизни для меня – это ад. Вы даже не можете вообразить тех болей, которые я терплю. Морфий? Да ведь я живу только на нем. И с каждым днем мне нужна все большая доза. Да, я богат, я могу тратить на наркотики какие угодно деньги, но я… я боюсь превратиться в наркомана, потерять человеческий облик, а я нахожусь на грани этого, когда начинаются приступы. Я жду смерти, как свидания с возлюбленной женщиной, а вы говорите – расторгнуть договор! Как можно говорить об этом! Вам известно, что я готов исполнить его немедленно, хоть сейчас! Но вы… вы повели себя неосторожно! Вы поставили под удар будущее моей жены, моего ребенка! А ведь вы обещали…
– Успокойтесь, Ламартин, – в голосе Никиты прозвучало нетерпение. – К несчастью, обстоятельства сложились так, что мы вынуждены немного повременить. Повторяю – немного! Вы правы: должно пройти какое-то время между кончиной Виктора Ивановича и вашей. Прежде всего для того, чтобы ни о чем не волновалась Вика. Но… но, говоря так, я забочусь вовсе не о том, чтобы заполучить вашу вдову в качестве богатой невесты, поверьте. Я… я должен вам признаться, что не смогу жениться на Вике. Простите меня.
– То есть как? – с изумлением спросил мой муж. – Это еще что за новости, Шершнефф? Да ведь я… ведь я согласился на эту авантюру с браком только ради вас! Ведь это вы умоляли меня сделать напоследок доброе дело: жениться на девушке, которую погубила любовь к вам! Вы убедили, что это будет лучшей формой благодарности вам за спасение моей жизни и за мою грядущую смерть, вы убедили меня, что я совершу благое дело, если сделаю ее богатой, верну ей потерянную веру в себя. И вы не соглашались никак иначе принять от меня деньги, ваш гонорар за мою смерть, как только в качестве приданого за мою вдову. А теперь… что это значит? Почему вы хотите взять назад свое слово?
Несколько мгновений Никита молчал, а потом горько произнес:
– Я не хочу отрекаться от своего слова, но я вынужден это сделать. Вы не знаете, Ламартин, и, будь на то моя воля, вы не узнали бы никогда, но… так сложились обстоятельства, что я вынужден признаться сейчас. Я не смогу жениться на Вике, потому что я уже женат.
– Если вы имеете в виду вечную верность мертвой, то… – начал было мой муж, но Никита перебил его:
– Оставьте в покое мои отношения с Анной! Увы, я женат на вполне живой и реальной женщине. Вы видели ее в моей приемной. Это моя секретарша Анастази, Настя Вышеславцева.
– Что? – выдохнул мой муж. – Вы с ума сошли? Я не могу… не могу поверить! Но ведь это… эта…