– Видите ли, – застенчиво моргая, произнес отец Браун, – мне кажется, что веселость Армстронга была не так уж радостна… для остальных. Вот вы говорите, что никто не мог покуситься на такого счастливого старика, но я не могу с этим согласиться. Ne nos inducas in tentationem [4] . Если бы я кого-нибудь убивал, – с простодушным видом добавил он, – это, скорее всего, был бы человек веселого нрава.
– Но почему? – удивился Мертон. – Вы считаете, люди не любят весельчаков?
– Люди любят частый смех, – ответил отец Браун, – но не любят постоянную улыбку. Веселость без юмора – очень утомительная штука.
Какое-то время они молча шли по обдуваемой ветром, поросшей травой насыпи, но, едва путники ступили в длинную тень дома Армстронга, отец Браун неожиданно снова заговорил, как человек, которому проще высказать вслух и забыть какую-то беспокойную мысль, чем серьезно обсудить ее.
– Конечно, выпивка сама по себе ни плоха и ни хороша, но порой у меня возникает чувство, что такие люди, как Армстронг, иногда прикладываются к стакану специально, чтобы сбить себе настроение.
Начальник Мертона, седоватый опытный сыщик сыскной полиции по фамилии Гилдер, стоял на зеленом склоне насыпи в ожидании коронера и разговаривал с Патриком Ройсом, который нависал над ним широкими плечами, жесткой бородкой и коротко стриженной огромной головой. Стрижка его была тем более заметна, что Ройс, занимаясь своими маленькими домашними и церковными делами, всегда держал могучую голову тяжело и покорно опущенной, как буйвол, запряженный в легкую коляску.
Однако при виде священника он просиял и отвел его на пару шагов в сторонку. Мертон тем временем заговорил со старшим сыщиком, достаточно почтительно, но голосом, не лишенным мальчишеской нетерпеливости.
– Как наша загадка, мистер Гилдер? Выяснили что-нибудь?
– Нет тут никакой загадки, – ответил Гилдер, глядя из-под сонно опущенных век на грачей.
– По-крайней мере, для меня есть, – улыбнулся Мертон.
– Все очень просто, мой мальчик, – заметил опытный инспектор, почесав седую острую бородку. – Ровно через три минуты после того, как вы ушли за священником мистера Ройса, все прояснилось. Вы помните этого слугу в черных перчатках и с бледным, точно кусок теста, лицом, который поезд остановил?
– Еще бы. Иногда, когда я с ним сталкивался, у меня, бывало, мурашки по коже пробегали.
– Ну так вот, – лениво растягивая слова, продолжил Гилдер. – Когда поезд ушел, выяснилось, что он тоже исчез. Неплохо сработано, да? Нужно быть очень хладнокровным преступником, чтобы скрыться на том же поезде, который поехал за полицией.
– А вы, кажется, не сомневаетесь, – заметил молодой человек, – что это он убил хозяина?
– Да, сынок, не сомневаюсь, – сухо ответил Гилдер, – по той простой причине, что он прихватил с собой двадцать тысяч фунтов в ценных бумагах, которые лежали в письменном столе его хозяина. Теперь единственная сложность заключается в том, чтобы выяснить, каким образом он его убил. Убитому раскроили череп, похоже, каким-то большим предметом, но нигде поблизости ничего подходящего мы не нашли, а убийце было бы не с руки таскаться с такой штукой. Разве что оружие достаточно маленькое, чтобы его можно было спрятать.
– Или достаточно большое, чтобы его не заметили, – вставил священник, издав непонятный короткий смешок.
Гилдер, услышав это удивительное замечание, медленно повернулся и, сурово глядя на Брауна, поинтересовался, что он хочет этим сказать.
– Да-да, это довольно глупо прозвучало, – извиняющимся тоном произнес отец Браун. – Как будто сказка какая-то. Но несчастный Армстронг был убит дубинкой великана, орудием, которое в самом деле слишком велико, чтобы его можно было увидеть, и которое мы называем землей. Он разбился об эту самую землю, на которой мы стоим.
– Как это? – быстро спросил сыщик.
Отец Браун поднял круглое, как луна, лицо и смиренно посмотрел на узкую стену дома. Проследив за его взглядом, в правом верхнем углу этой глухой части дома они увидели распахнутое мансардное окно.
– Его сбросили оттуда, – пояснил он, по-детски застенчиво ткнув пальцем в сторону окна.
Гилдер, насупив брови, какое-то время рассматривал окно, потом произнес:
– В принципе, это возможно. Но я не понимаю, почему вы так уж в этом уверены.
Серые глаза Брауна широко распахнулись.
– Как, разве вы не видите? У трупа на ноге кусок веревки, а из угла окна свисает другой конец.
На такой высоте веревка казалась мельчайшей пылинкой или обрывком волоска, но проницательному сыщику этого было достаточно.
– Вы совершенно правы, сэр, – сказал он отцу Брауну. – Очко в вашу пользу!
Как только были произнесены эти слова, слева от них из-за поворота выехал специальный поезд с одним вагоном. Остановившись, он исторгнул из себя еще одну группу полицейских, в гуще которых показался подлый лик Магнуса, сбежавшего слуги-убийцы.
– Смотри ты, они взяли его! – воскликнул Гилдер и неожиданно прытко направился навстречу коллегам. – Деньги у вас? – крикнул он ближайшему полицейскому.
Тот как-то растерянно посмотрел на него и произнес:
– Нет, – а потом прибавил: – По крайней мере, не здесь.
– Простите, кто из вас инспектор? – спросил тут человек по фамилии Магнус.
Как только он заговорил, всем тут же стало понятно, как ему удалось голосом остановить поезд. Это был мужчина с тусклым, бесцветным лицом и ровными черными волосами. В разрезе глаз и контуре рта его чувствовалась легкая примесь востока. Впрочем, происхождение и имя брюнета оставались загадкой еще с тех пор, как сэр Аарон «спас» его, забрав под свое крыло из одного лондонского ресторана, где тот подвизался официантом. Поговаривали, правда, что в его биографии были и еще более постыдные страницы. Но голос у него был столь же впечатляющим, сколь неприметным было его лицо. То ли из-за манеры слишком четко выговаривать звуки иностранного языка, то ли из-за предупредительности к своему хозяину (который был несколько глуховат), Магнус разговаривал голосом удивительно резким, можно даже сказать пронзительным, и, когда он заговорил, все, кто был рядом, вздрогнули от неожиданности.
– Я знал, что это случится, – без тени смущения громогласно объявил он, и в голосе его даже были слышны скорбные нотки. – Несчастный хозяин подсмеивался надо мной за то, что я ношу черное, но я всегда отвечал, что должен быть готов к его похоронам.
И он сделал быстрое движение руками в черных перчатках.
– Сержант, – сказал инспектор, с отвращением глядя на черные руки, – почему этот человек еще не в наручниках? Мне кажется, он довольно опасен.
– Э-э-э… Сэр, – произнес сержант все с тем же странным незадачливым выражением на лице, – я не подумал, что это необходимо.