– Зайдите на минутку, – сказал задыхающийся Смайт. – Хочу показать вам письма Уэлкина. Потом сбегаете за своим другом. – Он нажал на потайную кнопку в стене, и дверь, перед которой они остановились, раскрылась сама по себе.
За ней оказалась длинная прихожая, единственной особенностью которой, строго говоря, были ряды высоких человекоподобных фигур, которые выстроились вдоль стен, вроде манекенов в портняжной мастерской. Так же, как манекены, они были безголовыми и так же, как манекены, имели ненужную объемистость плеч и выпуклость груди, но, помимо этого, живых людей они напоминали не больше, чем любой автоматический механизм примерно в человеческий рост на какой-нибудь станции. Чтобы переносить подносы, вместо рук у них были большие крюки. Для удобства различия они были выкрашены в светло-зеленый, алый или черный цвета. Во всем остальном это были самые обычные автоматические машины, на которые и смотреть неинтересно. По крайней мере, сейчас никто не проявил к ним интереса, поскольку между двумя рядами этих механических кукол лежало кое-что намного интереснее, чем большинство машин: белая скомканная бумажка, на которой было что-то написано красными чернилами. Шустрый изобретатель поднял ее почти в ту же секунду, когда распахнулась дверь. Не произнеся ни слова, он передал ее Ангусу. Красные чернила еще даже не успели высохнуть, в записке говорилось: «Если вы сегодня с ней встречались, я убью вас».
После недолгого молчания Исидор Смайт произнес:
– Не хотите виски? Я чувствую, что мне надо немного выпить.
– Спасибо, мне бы лучше немного Фламбо, – мрачно произнес Ангус. – По-моему, дело приобретает серьезный оборот. Я сейчас же отправляюсь за ним.
– Правильно, – кивнул миллионер, сохраняя удивительное расположение духа. – Приведите его как можно скорее.
Когда Ангус, выходя, закрывал за собой дверь, он увидел, как Смайт нажал кнопку, и одна из механических фигур сдвинулась с места и покатилась по углублению в полу, неся поднос с сифоном и графином. Жутковато было оставлять этого маленького человечка одного среди мертвых слуг, которые ожили, как только закрылась дверь.
Шестью ступеньками ниже лестничной площадки Смайта возился с ведром давешний носильщик в жилете. Ангус задержался, чтобы, посулив хорошие чаевые, добиться от него обещания оставаться здесь же, пока он не вернется с сыщиком, и присматриваться ко всем посторонним лицам, которые будут подниматься по лестнице. Потом, опрометью спустившись в фойе, он возложил те же обязанности на швейцара у входной двери, от которого узнал об упрощающем задачу факте отсутствия черного хода; однако, не удовлетворившись и этим, изловил прохаживающегося невдалеке полицейского, вменил ему в обязанность стоять напротив входа и наблюдать и наконец задержался, чтобы купить на пенни каштанов и поинтересоваться у продавца, как долго он думает оставаться на этом месте.
Торговец каштанами, поднимая воротник куртки, сообщил, что, пожалуй, скоро будет двигать отсюда, так как, ему показалось, того и гляди снег пойдет. И действительно, небо стремительно серело, и в воздухе начинал чувствоваться резкий холод, но красноречивый Ангус сумел убедить продавца остаться на посту.
– Согревайтесь каштанами, – проникновенно убеждал он, – съешьте хоть весь свой запас. Не бойтесь, я вас отблагодарю, как полагается. Получите соверен, если дождетесь меня и расскажете, подходил ли кто-нибудь – неважно кто, мужчина, женщина или ребенок – вон к тому дому, где в дверях швейцар стоит.
После этого он торопливо зашагал прочь, бросив последний взгляд на осажденную башню.
«По крайней мере, я взял квартиру в кольцо, – подумал он. – Не может быть, чтобы все четверо оказались сообщниками мистера Уэлкина».
Лакнау-мэншнс находились на, так сказать, нижнем ярусе холма, вершиной которого являлся Гималайя-мэншнс. Квартира друга Ангуса, мистера Фламбо, которая время от времени выполняла также функции рабочей конторы, располагалась на первом этаже и являла собой полную противоположность напичканным американской машинерией холодно-роскошным апартаментам создателя «Безмолвных слуг». Фламбо принял приятеля в своей артистически обставленной гостиной позади кабинета, которую украшали сабли, аркебузы, всяческие восточные диковинки, фляги с итальянским вином, древние глиняные горшки, похожий на большую пушинку персидский кот и маленький невзрачный католический священник, который выглядел здесь совершенно не к месту.
– Это мой друг, отец Браун, – представил священника Фламбо. – Я давно хотел вас с ним познакомить. Прекрасная погода, вы не находите? Холодновато, правда, для такого южанина, как я.
– Да. Но я не думаю, что пойдет снег, – сказал Ангус, усаживаясь на полосатую фиолетовую оттоманку.
– Вы ошибаетесь, – негромко произнес священник. – Снег уже пошел.
И правда, первые снежные хлопья, напророченные торговцем каштанами, начали проплывать за темнеющим окном.
– Боюсь, что я к вам по делу, – мрачно произнес Ангус. – И дело довольно серьезное. Короче говоря, Фламбо, в двух шагах от вашего дома ждет парень, которому очень нужна ваша помощь. Его постоянно преследует да еще и засыпает угрозами какой-то невидимый враг… Какой-то прохвост, которого еще никому не удавалось увидеть.
Пока Ангус пересказывал историю Смайта и Ангуса, начав с рассказа Лоры, продолжив своим рассказом и поведав о сверхъестественном смехе на углу двух безлюдных улиц и о странных отчетливо произнесенных словах в пустой комнате, интерес Фламбо заметно возрос, маленький священник же, похоже, оставался совершенно безучастным, как мебель. Когда дошло до приклеенной к витрине оберточной бумаги с надписью, Фламбо поднялся, заполнив могучими плечами почти всю комнату.
– Если не возражаете, – сказал он, – дорасскажете все по дороге. Мне почему-то кажется, что времени терять нельзя.
– Конечно, – воскликнул Ангус, тоже вскакивая, – хотя сейчас он в относительной безопасности, по моему указанию четыре человека наблюдают за единственным входом в его нору.
Они вышли на улицу, невысокий священник послушно семенил за ними, как маленькая собачка. Лишь один раз он заговорил бодрым голосом, как человек, желающий завязать разговор:
– Интересно, как быстро снег покроет землю?
Пока троица шла круто уходящими вверх улицами, уже успевшими укрыться серебром, Ангус закончил рассказ, поэтому, когда они добрались до полумесяца с многоквартирной башней, он смог уделить внимание четырем часовым. Продавец каштанов до и после получения соверена клялся и божился, что наблюдал за дверью и не видел, чтобы в нее кто-нибудь входил. Полицейский был даже более выразителен. Он заявил, что повидал на своем веку жуликов всех сортов, и в цилиндрах, и в рванье, и что не такой он зеленый, чтобы не знать, что действительно подозрительные личности на самом деле не выглядят подозрительно и что он взял бы на заметку любого, кто подошел бы к дому, но, видит Бог, к дому никто не подходил. А когда трое мужчин обступили позолоченного швейцара, который все так же стоял перед дверью, широко расставив ноги и улыбаясь, всеобщая уверенность подтвердилась окончательно.